Александр Волков - Два брата

Кирилл Воскресенский и Егор Марков устроились на рыбачьем судне, отправлявшемся в Зунд. [152]Плавание было долгим: на всех подходящих для ловли местах рыбаки задерживались, стояли день-два… Измученные двухнедельным бездействием, два друга с радостью увидели южный берег Зеландии.

В первой же деревушке путники разыскали трактир, пообедали, заказали лошадей. Велико было их удивление, когда вместо ямщика в комнату вошел офицер с четырьмя солдатами.

– Вы арестованы! – объявил он на плохом немецком языке.

Воскресенский вспылил:

– Сударь, вы жестоко ошибаетесь, если принимаете нас за контрабандистов! Я русский офицер, а мой спутник приближенное лицо русского государя!

– Ага! – с удовлетворением сказал датчанин. – Ваше признание утверждает меня в предположении, что вы русские шпионы!

– Да вы с ума сошли! – гневно вскричал Кирилл. – Я курьер, я снабжен всеми надлежащими полномочиями и пользуюсь дипломатической неприкосновенностью!

– Приказ есть приказ! Мне повелено всех подозрительных иностранцев немедленно препровождать в столицу.

– В столицу? Нам туда и надо!

Офицер задумался.

– По точному смыслу инструкций, я должен заковать вас в кандалы.

– Нас – в кандалы? Меня? Капитан-поручика русского флота? – Воскресенский схватился за кортик. – Ну, счастье твое, сухопутная крыса, что моя шнява здесь у берега не стоит. Приказал бы я дать бортовой залф, [153]от вас всех только пух бы полетел!

Вид русского офицера был так внушителен, что датчанин отступил. Кирилл и Егор были посажены в наглухо закрытую повозку; два солдата с обнаженными тесаками сторожили каждое их движение. Офицер и несколько верховых окружили повозку. Воскресенский возмущался, Марков мрачно шутил:

– Засадили молодчиков в темную клетку. Нечего сказать, посмотрели Данию.

Через сутки непрерывной скачки на почтовых лошадях арестованные оказались у стен Копенгагена, и здесь их выпустили из повозки.

Марков и Воскресенский увидели любопытное зрелище: крепостные валы были усеяны множеством солдат, в амбразуры высовывались жерла пушек. Похоже было на то, что под городом вот-вот появится сильное неприятельское войско.

– Что за чудеса? – проворчал Кирилл. – Шведов, что ли, они ждут?

Пленников тотчас препроводили к коменданту города, а тот с сильным конвоем направил их к королевскому министру Сегестету.

Воскресенскому нетрудно было объясниться с министром, хорошо говорившим по-немецки. Кирилл объяснил причины своего приезда в Данию, предъявил подорожную. Сегестет понял, что, приняв русского курьера за лазутчика, его подчиненные проявили излишнее усердие. Извинившись перед русскими, министр дал им провожатого к царскому посланнику Василию Лукичу Долгорукому.

От Сегестета Воскресенский и Марков узнали, что Петра Алексеевича уже нет в Копенгагене: он выехал в Мекленбург 16 октября, за две недели до того, как Егор и Кирилл встретились в Штеттине.

Долгорукий встретил земляков приветливо; он обоих знал лично.

– Опоздал с депешами, господин капитан, опоздал! Впрочем, вашей вины тут не вижу и о сем буду свидетельствовать государю.

– По слухам, нам нужно спешить в Мекленбург? – спросил Воскресенский. – Мне адмирал приказал доставить государю депеши с наивеличайшей поспешностью.

– Боюсь, что вы и в Мекленбурге его величества не застанете, – улыбнулся Долгорукий. – Благонадежнее вам отправиться в Амстердам, ибо знаю от государя, что он намеревался после Германии направить свой путь в Генеральные Штаты [154]. Я вам дам цидулу к тамошнему послу Борису Иванычу Куракину. Ежели государя и там не застанете, князь препроводит вас туда, где Петр Алексеевич будет обретаться.

Воскресенский и Марков спешно отплыли из Копенгагена. Данию им так и не удалось посмотреть.

20 декабря на горизонте показался низменный, плоский берег Голландии. На следующий день русские путешественники высадились в оживленной гавани Амстердама.

Пожалуй, среди городов мира Амстердам – первый по количеству мостов. Триста мостов перекинулось через многочисленные каналы, разделяющие девяносто островов и островков, на которых расположился Амстердам.

Марков и Воскресенский наняли лодочника, который должен был доставить их в резиденцию русского царя. Лодка, довольно ветхая и неуклюжая, везла русских по темным, маслянистым водам канала. Два друга с любопытством смотрели на высокие, узкие дома, окаймлявшие канал. Они разговаривали с лодочником и довольно хорошо понимали его смешанное голландско-немецкое наречие.

– У нас дома такие узкие потому, что фундамент строить очень дорого. Чтобы здание не оседало, надо заколотить в зыбкую почву множество свай. А лес дорог, он привозится издалека, из Германии.

– Значит, у вас бедняку не построиться?

– Куда там! – мотнул головой лодочник. – И думать нечего.

– Зато у вас бабам за водой ходить недалеко, – утешил его Марков.

Лодочник угрюмо рассмеялся:

– Эту воду не то что пить – она даже на стирку не годится.

– Откуда же воду берете?

– А вон…

Русские посмотрели в указанном направлении. К большой лодке, привязанной к двум тумбам, подходили женщины с ведрами и кувшинами. Хозяин лодки опускал в люк черпак на длинной ручке и, вытащив его, наполнял подставленную посуду. Расплатившись, женщины степенно отходили.

– Вот это диво! – вскричал впечатлительный Егор. – Водовоз воду на лодке развозит!

– Да, у нас так делается.

– Ну, в Питере куда лучше. Невская водичка – расчудесная!

Лодка часто поворачивала из одного канала в другой, проходила под мостами. Мосты поднимались над водой высоко и были уставлены лавчонками, около которых толпились покупатели. Тротуары по берегам островов кишели народом.

– Всегда у вас так празднуют? – спросил удивленный Воскресенский.

– Рабочий день кончен, – хладнокровно заметил перевозчик. – Народ вышел погулять, подышать воздухом.

Вереницы людей неспешно шли вдоль пестро и безвкусно окрашенных домов, крытых красной черепицей. Два иностранца, плывущих в лодке, не привлекли ничьего внимания: в Амстердаме это было обычное зрелище.

Лодка остановилась у внушительного здания, к которому от канала поднимался ряд каменных ступеней.

– Здесь живет ваш царь!

Кирилла Воскресенского, как курьера с депешами от Апраксина, допустили к царю первым. Марков остался ждать в приемной.

Воскресенский подал Петру пакеты. Распечатав первое письмо, царь посмотрел на дату, и лицо его недовольно сморщилось:

– Почему так долго ехал?

– Я совершил путь в Данию, рассчитывая застать ваше величество в Копенгагене.

Царь углубился в чтение донесений. Просмотрев последнее письмо, царь начал придирчиво и подробно допрашивать Воскресенского о состоянии флота, о том, много ли больных на кораблях и достаточно ли на Аландах и в Або продовольствия, и еще о многом другом.