Александр Волков - Скитания

– Ты прав, сын мой! – важно ответил аббат. – В день кипения крови Сан-Дженнаро брат Алессо будет посвящен в сан субдиакона.

Счатливый Ронка упал к ногам мессера Паскуа.

– Прошу прощения, мессер, – снова заговорил Джордано, – я должен еще затруднить вас. Вот послание к вам от настоятеля церкви Санта-Репарата.

Прочитав первые строки, аббат сказал:

– Брат Алессо, ты можешь идти, а тебя, брат Джордано, прошу остаться.

Закончив читать послание, мессер Паскуа спросил:

– Ты знаешь, о чем тут идет речь?

– Знаю, мессер, – ответил Бруно.

– И как ты мыслишь по этому поводу?

– Если мессеру настоятелю угодно будет отправить меня на служение во Флоренцию, я подчинюсь его воле. Но если решение предоставится мне, я, конечно, не лишу себя отеческих попечений мессера.

– Иного ответа я и не ждал, – сказал довольный дон Амброзио. – Ты останешься здесь, брат Джордано!

– От всей души благодарю вас, мессер!

На другой день аббат послал в Рим донесение, в котором сообщал, что долг с флорентийского настоятеля получен и монсеньер прокуратор может не беспокоиться о судьбе церковного золота. Об участии в этом деле братьев Алессо Ронко и Джордано Бруно не было сказано ни слова: мессер Паскуа не любил делить с другими свои успехи.

В ответ пришло милостивое послание, которое с большим торжеством было оглашено в соборе после торжественной мессы.

Паскуалисты подняли головы, а сторонники приора приуныли, и даже дон Марио потерял свою гордую осанку. Раздраженный, он свалил всю вину за поражение на Хиля Ромеро и снова надолго услал его из монастыря.

Джордано и Алессо были рады отсутствию испанца.

– Когда в Сан-Доминико не шныряет эта гадина с черной повязкой на лице, право же, свободнее дышать, – говорил Ронка.

И снова для Бруно потекли дни и месяцы напряженного учения.

Летом 1570 года Джордано Бруно получил очередную ученую степень бакалавра. [157]Пять лет прошло с тех пор, как он переступил порог монастыря, и уже вторая ученая степень! Да, если всецело отдаваться науке, в Сан-Доминико Маджоре можно было быстро взойти по лестнице знаний, а Джордано занимался страстно, самозабвенно.

Правда, он занимался совсем не тем, что полагалось изучать по программе. Джордано с пренебрежением относился к никому не нужным схоластическим тонкостям, которыми набивали головы студентам профессора, и не пропускал занятий лишь для того, чтобы не раздражать мессера Паскуа. Но на успеваемости Бруно это не отражалось. При его необыкновенной памяти ему достаточно было прослушать лекцию, чтобы запомнить ее содержание.

К выполнению своих религиозных обязанностей Бруно относился равнодушно, но аббат Паскуа делал вид, что этого не замечает.

«С годами увлечение наукой у Бруно пройдет, – думал настоятель, – и он оценит выгоды высокого духовного сана».

И Джордано, отбыв в субдиаконах положенный срок, был возведен в диаконы. Многие завидовали успехам молодого монаха, а мессер Паскуа в докладах Риму о работе университета отводил Бруно первое место среди студентов.

Через месяц после получения диаконского сана Джордано получил письмо от отца. В нем было немного слов, нацарапанных взволнованной рукой:

«Фелипе, мальчик, приезжай немедленно. Мать при смерти».

Через час из ворот Неаполя уже выехали в наемной карете Джордано Бруно и супруги Саволино.

Кучер погонял лошадей, у края дороги апельсиновые деревья склоняли ветви под тяжестью зрелых плодов, мелькали мимо виноградники, шаловливо журчали ручьи под мостами, а путники ничего не замечали вокруг и хранили скорбное молчание.

Джордано мучила одна неотвязная дума:

«Застану ли мать в живых?..»

Он вспоминал, как в детстве, набегавшись за день по полям и рощам, он влетал в скромную хижину и с размаху бросался к матери, готовившей ужин у очага. А та, утомленная дневным трудом, с бледными щеками и потухшими глазами, сразу оживлялась, гладила сына по волнистым волосам, участливо слушала его незатейливые ребячьи новости.

«Мама, мама… Обремененный повседневными заботами, я редко вспоминал о тебе… Прости меня, родная!..»

Джордано застал мать при последнем издыхании. Иссохшая, маленькая, она лежала на смертном ложе, и глаза ее, как всегда при виде сына, просветлели.

– Встретимся там, – прошептала умирающая, пытаясь показать исхудалой рукой на небо.

Это были последние слова Фраулисы Саволино.

Отец точно окаменел от горя. Он молча сидел около гроба жены, опустив большую седую голову на руки. Бесполезно было его утешать: на земле не стало вечной труженицы Фраулисы, а в загробную встречу Джованни Бруно не верил.

Похороны были торжественные. Уважая верования жены, Бруно пригласил на отпевание трех патеров. Молодой диакон Джордано, идя за гробом матери, с горьким чувством думал о том, как порадовалась бы она, если б могла видеть, что ее сын совершает богослужение.

– Как же ты будешь жить один, друг? – участливо спросил вдовца Джакомо Саволино. – Переезжай к нам в Неаполь. Кусок хлеба для тебя всегда найдется.

Старый воин благодарно пожал руку Джакомо, но ничего не ответил, только ниже опустил голову.

После поминальной трапезы, затянувшейся до позднего вечера, все спали тяжелым сном без сновидений. А утром Джованни Бруно в доме не оказалось. Родные не придали этому значения, но вскоре прибежал взволнованный Марко, семилетний сын Шипионе Саволино.

– Я видел в лесу дядю Джованни, – кричал он, тараща круглые испуганные глазенки. – Дядя Джованни велел всем сказать, что он ушел навсе… навсе… гда!

– Как навсегда?! – переспросил пораженный Джордано.

– Дядя Джованни еще сказал, что не надо его искать, все равно он не вернется…

Осмотрели хижину. Отставной знаменосец унес с собой только котомку, глиняную кружку, нож и ложку, немного хлеба и сыра… Пять флоринов, предназначенные в уплату монахам за поминание души покойной Фраулисы, лежали на столе.

– Ушел странствовать, – горестно молвил Джордано. – Ему тяжко здесь жить…

– А нам бедный Джованни побоялся стать обузой, – добавила Васта.

Поручив Шипионе продать оставшееся после супругов Бруно имущество (не много его было!) и сберечь деньги на случай возвращения странника, Джордано и чета Саволино возвратились в Неаполь.

И снова, как пять лет назад, Джордано медленно поднимался по крутому склону холма к монастырской стене. Тогда он потерял Ревекку, теперь же лишился матери, а отец ушел в безвестное странствие по пыльным дорогам Италии. Суждено ли им свидеться?

Бруно снова весь отдался науке. Отсидев в аудитории положенное число часов, он спешил в библиотеку, где его радостно встречали дон Аннибале и его помощник, субдиакон Алессо Ронка.