Владислав Русанов - Ворлок из Гардарики

В малиннике зашуршало.

Вратко дернулся от неожиданности. Натянувшиеся веревки больно впились в тело.

Шорох повторился.

Кто там может прятаться?

Уж не Эйрик, решивший проследить за чародеем, так это точно.

Зверь?

Возможно.

И зверь не маленький. Волк проскользнул бы сквозь колючий кустарник, не зацепив ни веточки. Кабану в малиннике делать нечего. Оленю тоже. Тогда кто? Ответ один – лесной хозяин, медведь. Если так, то остается уповать лишь на сытость зверя. К середине осени он должен уже нагулять изрядный слой жира – грибов, ягод, орехов в лесу с избытком. Может, не польстится на человечину? Звери вообще не очень охотно на людей нападают. Разве что старые или больные. А здоровому хищнику запах железа и дыма о многом говорит. Неужто в окрестностях Йорка охотники не приучили зверей к осторожности?

А если не зверь?

После памятной встречи с бэньши на берегу Дервента парень разучился удивляться. Земля английская полна загадок и чудес. Если верить Вульферу, выходцев из малого народа тут можно встретить на каждом шагу. И недружелюбных среди них гораздо больше, чем приветливых и добрых. Оно конечно, словенские лесовики тоже людей заманивают, пугают, «гукают»; болотники в трясину затащить норовят, а водяные – в омуте утопить; русалки, если встретят одинокого путника, защекочут до смерти, это как пить дать… Но, по крайней мере, загрызть не пытаются, как бэньши. А мало ли кто еще по темным лесным уголкам скрывается? Тогда хоть этот, как его… гилли ду на помощь подоспел. А сейчас хоть молись, хоть плачь – никто не придет. И не позовешь ведь, не покличешь подмогу, не пожалуешься на горе-злосчастье – во рту вонючая тряпка торчит.

Ожидая неизвестное чудище, Вратко весь покрылся холодным потом. По спине, между лопаток, побежали мурашки, а внизу живота поселился холодный липкий ком, величиной, казалось, с копешку соломы.

Шуршание приближалось. Стало явственно слышно потрескивание сухих стеблей под тяжелыми лапами. Или подошвами? Хруст, треск, чавканье и тяжелое фырканье…

Когда на поляне в лучах луны показалась круглая медвежья башка, новгородец вздохнул с облегчением. Потом спохватился – чего радоваться-то? Зверь лесной, дикий, учтивого обхождения ждать от него не приходится. Даже если сытый и сожрать не захочет, от любопытства стукнет лапой и своротит голову набок. Медведи – они страсть какие любопытные, а силушки немеряной.

Хищник втянул воздух широкими ноздрями и повернул голову набок, как бы обдумывая незнакомый запах. Принюхался еще раз. Сделал шажок, другой. Из зарослей малины показались уже не только голова и плечи, но и круглые, налитые силой и сытостью бока. Бурая шерсть лоснилась в лунном сиянии. Когда медведь вертел головой из стороны в сторону, под его шкурой словно переливались волны.

Матерый зверюга… Пожалуй, пудов пятнадцать будет. Такой сожрет человека и еще голодным останется.

Парень затаил дыхание. Ему казалось, что медведь способен услышать, как бьется сердце жертвы.

И точно. Лесной хозяин безошибочно нашел человека маленькими глазками, теряющимися в шерсти. Пошел вперед…

Словно серая молния пронеслась наискось через поляну.

Вратко не поверил глазам – между ним и медведем замер светло-серый волк. Вернее, когда-то этот волк был серым, а сейчас его можно было бы назвать седым. Не слишком крупный для волка, он казался едва ли не шавкой перед огромным медведем, но стоял, вытянувшись в струнку: шерсть на загривке дыбом, хвост торчком, задние лапы накрепко уперлись в палую листву, готовые, если приспеет нужда, бросить поджарое тело в длинный прыжок. Волчьей морды Вратко не видел, но слышал рычание и вполне мог представить, как приподнялась верхняя губа, обнажая длинные, желтые клыки. Почему-то клыки казались именно желтыми, а сам волк – старым. Возможно, из-за седины, припорошившей шкуру, будто изморозь осенний травостой.

Медведь замялся в нерешительности, забавно переваливаясь с одного бока на другой. Потом заревел, брызгая слюной.

«Наверняка Эйрик услышит, – отстраненно, будто бы речь шла не о его жизни, подумал новгородец. – Решит, что меня сожрали»…

Волк не выказал страха, не отступил ни на вершок. Напротив, зарычал чуть погромче. Если в голосе медведя не чувствовалось уверенности – лишь недовольство и желание запугать, обойтись без крови, – то серый, похоже, был готов стоять насмерть.

«Такой голодный, что ли? Собирается из-за свежего мяса вступить в неравный бой?»

Парень слышал о волках, которые в зимнюю бескормицу теряли от голода всякую осторожность, выходили прямиком к деревням, могли не только барана или собаку утащить, но и ребенка схватить на улице. Ну, так то ж зимой! А осенью? Да еще, когда совсем недалеко закончилось кровопролитное сражение. Какой уважающий себя волк будет загрызаться с лесным хозяином? Может, волчара бешеный? Да нет вроде бы… Выглядит вполне здоровым – и шерсть холеная, и уши торчком.

Порычав для острастки, медведь поднялся на задние лапы. Вот где громадина! Урманы в своих легендах рассказывают про йотунов. Интересно, одолеет ли кто-нибудь из их коварных и вредоносных великанов обычно бурого медведя? Само собой, врукопашную.

Голова хищника возвышалась на аршин ближе к небу, чем макушка такого здоровяка, как Олаф, прими Господи душу раба твоего… Или соломенноволосый викинг уже пирует в Вальхалле, по правую руку от Отца Битв?

Снова Вратко подивился себе: отвлекся от жизненно важного, задумавшись о далеком. Парень пропустил начало прыжка. Увидел лишь, как клацнули волчьи зубы у самого горла лесного великана. Медведь отмахнулся лапой, но промазал. А волк, легко оттолкнувшись от земли, рванулся к сопернику снова, на этот раз целясь клыками в пах. От неожиданности разоритель бортей, как сказал бы скальд, согнулся и вернулся на четвереньки. Правильно. Так легче брюхо защитить. Правда, и отмахиваться от верткого врага, налетающего то справа, то слева, тяжело. Волк метался вокруг, словно серебристая молния. Показывал, будто хочет вцепиться в ухо, а сам щелкал зубами около носа медведя. Пытался обежать неповоротливого хищника вокруг, намереваясь вцепиться в окорока или, как говорят охотники-медвежатники, в «штаны». Кружил по поляне неторопливой, настороженной рысцой, заставляя бурого поворачиваться до тех пор, пока толстяк не уселся на задницу и не затряс ошалело головой.

Теперь исход стычки был предрешен. Медведь сломался, утратил волю и желание бороться за добычу. Взревев напоследок, он с позором проломился сквозь малинник, и вскоре его обиженное взрыкивание затихло вдалеке..

Серый лег на брюхо, вытянув передние лапы, уложил на них лобастую голову и замер, уставившись на человека медово-желтыми глазами. Только уши подрагивали, прислушиваясь ко всему, что происходит за спиной, в чаще леса и в зарослях кустарника.