Юрий Борев - СТАЛИНИАДА

— Товарищ Сталин примет товарища Рыкова. Машина послана. Через полчаса пришла машина. Рыков уехал к Сталину. Семья больше никогда его не видела. Вскоре и жену, и дочь Рыкова арестовали.

Новый Моисей

Карл Радек сказал: "Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин — из Политбюро".

Впрочем, одного оставил: Лазаря Моисеевича Кагановича — абсолютно своего человека. В связи с этим вспоминается мысль Гейне: хороший еврей лучше самого хорошего христианина, плохой еврей хуже самого плохого христианина. Не знаю, насколько верна эта общая характеристика, но по отношению к плохому еврею Кагановичу она более чем справедлива.

О том, как Радек доказывал, что он не верблюд

В 1936 году в связи с делом Каменева и Зиновьева на партсобрании в редакции «Известий» прорабатывали Радека.

Зачитали написанное им письмо, клеймившее "убийц и предателей" Каменева и Зиновьева, осуждавшее троцкизм. Руководство «Известий» получило от Сталина предписание не принимать раскаяния Радека и осудить его как двурушника, поэтому сразу же после чтения письма выступил секретарь парторганизации и сказал, что Радек не разоружился перед партией, его письмо неискренне и собрание не может принять его. Радек стал спорить:

— Почему неискренне? Я искренне осуждаю врагов народа, осуждаю троцкизм и критикую себя за прежние ошибки.

Секретарь партбюро возразил:

— Ваши заявления неискренни, мы не можем им поверить. Правильно, товарищи?

Большинство сидело опустив глаза. Некоторые выкрикивали:

"Правильно! Неискренен! Не разоружился перед партией!" Радек вновь взял слово:

— Товарищи. Я же не рядовой член оппозиции. Я был вторым человеком после Троцкого. Я не мальчик, и если я отмежевываюсь от чего-то и осуждаю что-то, то я делаю это ответственно. Какие у вас основания не верить мне?

Секретарь партбюро вновь возразил:

— Вы неискренни, вы не разоружились перед партией. Радек настаивал:

— Я еще раз повторяю: я не рядовой член оппозиции. Если вы не принимаете мое письмо, понимаете ли вы, на что вы меня обрекаете? Ну вот ты, товарищ Селих, разве ты мне не веришь?

— Понимаешь, Карл, все-таки…

— Но ты лично мне веришь?

Не смея ослушаться Сталина, Яков Селих пробормотал:

— Все-таки…

Радек махнул рукой, поняв бессмысленность своих препирательств. Партсобрание заклеймило его как двурушника и неразоружившегося троцкиста. Вскоре он был арестован, осужден (в отличие от всех, "всего лишь" к десяти годам) и погиб, как все.

Неравный обмен

Радек говорил: "Я Сталину — цитату, а он мне — ссылку".

Последнее знакомство

Посадили в камеру трех человек. Они знакомятся, спрашивая друг друга: за что сидишь?

— Я за то, что ругал видного партийного деятеля Радека.

— А я за то, что поддерживал Радека.

— А я — Радек.

Последний анекдот

Предание утверждает, что автором анекдотов о Сталине был Радек. На пороге небытия, в безысходно трагической ситуации он создал свой последний анекдот: на скамье подсудимых Радек признался, что он и другие подсудимые лживыми показаниями, запирательствами и обманами мучили самоотверженных следователей НКВД, этих исполнителей воли партии, защитников народа от его врагов, чутких и гуманных друзей арестованных.

Такова последняя горькая шутка Радека.

Это был анекдот для истории.

Ни мира, ни войны

Незадолго до начала процесса Зиновьева и Каменева на квартиру к Томскому неожиданно пришел Сталин с бутылкой вина в руках — «мириться». Томский, однако, мириться отказался и обвинил Сталина в истреблении партийных кадров и в стремлении к единоличной власти. "Тебе же будет хуже", — заявил Сталин и ушел со своей бутылкой. Через несколько часов после посещения Сталина Томский застрелился.

Почему Томский, как и Орджоникидзе, как и Гамарник стреляли в себя, а не в Сталина? Внутренняя дисциплина старых партийцев?

Невозможность прибегнуть к крайним, морально нечистым методам?

Технические трудности осуществления? Нежелание нанести вред партии? Загадка!

Все справедливо

После руководящей деятельности в комсомоле Александр Иванович Мильчаков работал у Кагановича. Тот вызывает его к себе ночью и спрашивает:

— Где первый руководитель комсомола?

— Произошла трагическая ошибка, его посадили.

— А где следующий руководитель комсомола?

— Это тоже трагическая ошибка. Он арестован.

Подобные вопросы и ответы чередуются раз пять. Затем Каганович спрашивает:

— А где Чаплин?

— Посадили.

— А кто был руководителем комсомола после Чаплина?

— Я.

— Как же так несправедливо получается? Все руководители комсомола сидят, а ты не сидишь?

— Товарищ Каганович, но я же честный партиец.

— Да нет, ты не беспокойся. Пока Сталин и я тебе верим, ты можешь не волноваться. Иди и спокойно работай.

— Спасибо, товарищ Каганович. До свиданья.

На следующее утро Мильчакова снова вызвал к себе Каганович:

— Здравствуй, садись. Вот посмотри фотографию. Узнаешь?

— Да, это коллектив Главзолото.

— Правильно. Вот видишь, все, кто помечен крестиком, уже сидят.

А теперь посмотри внимательней! На ком нет крестика? Крестика нет только на тебе. Справедливо ли это? Все сидят, а ты не сидишь?

— Так я же честный…

— Ничего-ничего. Иди работай. Не беспокойся. Пока Сталин руководит партией, а я ему помогаю — все будет справедливо.

Скоро справедливость была полностью установлена и Мильчакова отправили в лагерь, где он просидел 16 лет.

Ненависть и ее истоки

Сталин ненавидел Тухачевского еще со времен гражданской войны. На польский фронт, которым командовал Тухачевский и где противник располагал большими кавалерийскими частями, срочно была переброшена Конная армия Буденного. В её руководство входили Сталин и Ворошилов. Они не захотели подчиняться Тухачевскому, вели, несмотря на его протесты, самостоятельные боевые действия и пошли на Варшаву. На подступах к польской столице Конармия была побита и бежала чуть ли не до Киева.

В середине 20-х годов в военном журнале, редактируемом Фрунзе, была помещена статья, резко критикующая Тухачевского за провал операции на польском фронте. Через некоторое время Тухачевский выступил в Военной академии и с фактами в руках доказал, что в провале операции виноваты Буденный, Сталин и Ворошилов. На основе этого выступления Тухачевский написал статью и опубликовал ее. Ознакомившись с нею, Сталин пришел в ярость, но ничего сделать Тухачевскому в то время не мог.

Тень

Почти все легенды с большой симпатией рисуют образ Тухачевского. Однако в одном из преданий на этот образ ложится тень бесчестья и жестокости. Оно утверждает, что во время взятия Крыма Тухачевский, Бела Кун и Раиса Азарх (другие предания называют Пятакова и Землячку) дали слово офицерам армии Врангеля, что если они сложат оружие, то будут помилованы. Поверившие обещанию десять тысяч офицеров сдались на милость победителя и были расстреляны из пулеметов. Рассказал об этом один, из немногих спасшихся бывший штаб-ротмистр Семеновского гвардейского полка, живший в Софии и работавший в ресторане. Предание говорит, что решительность и жестокость проявил Тухачевский при подавлении Кронштадтского мятежа и антоновщины.