Аркадий Савеличев - Последний гетман

– Раскомандовался! Не пехота же. Следовало бы знать, что ротмистру Конной гвардии полагается быть впереди роты. И команда надлежит другая: сабли наголо, за мной!

Ни тот ни другой сабель еще не видывали да и особого интереса к ним не проявляли. Ладно, Андрей – и ротмистр-то в полк не рвется. Плетью гнать? Сынки казацкие в пятнадцать-то лет уже в битвах бывали, даже гетманами становились, как Юрий Хмельницкий. Грамотей Андрей уже это говорил. Алексей фыркнул:

– Лошадям хвосты крутить?..

И это при том, что конюхов и денщиков отец обеспечит. Но не мешает и самому, для науки, скребницей по конской холке помахать. Не любить коня – как ему доверяться? Жизнь всадника от коня же и зависит.

Ломая упрямство сопливого ротмистра, гетман еще прежде рассказывал про Хмельницких да и про короля Фридриха, – как тот сутками не слезал с седла, запутывая погоню казаков. Оттого и не могли его взять самые разудалые запорожцы.

Отцу надоело из-за двери выслушивать своих недорослей. Не за сабли, так за воротники уже берутся. Маленький Гришуня разнимает, да куда там! Отпихнули с одного и другого бока, заверещал, как заяц. И по годам еще совсем малолеток, вдобавок болезненный, хилый какой-то – явно не казацкой породы. Уж не согрешила ли с кем графинюшка Екатерина Ивановна? Он знал, что ехидство напрасно, просто срывал на ней свою нелюбовь к Григорию. Последыши, Лев и Иван, оставленные пока дома с многочисленными мамками, и то родительское упрямство показывали, дрались меж собой, едва и на ноги-то став. А уж эти старшие – не в шуточную драчку ввязались; у обоих кровавые слюни потекли. Отец терпел, не разнимал, желая убедиться, чья берет. Но из боковых дверей проспавшие слуги налетели, всем скопом потащили Алексея в одну сторону, Андрея в другую, а Гришуню так на руки, чтоб не путался под ногами. Тут отец и посчитал, что пора выходить.

– Здорово, казаки! – как ни в чем не бывало окликнул растревоженную ораву.

Сыновья сбились в кучу, утирая рукавами камзольчиков носы. Слуги вытянулись, как провинившиеся денщики, один старый инвалид бесстрашно закулдыбал к хозяину, да и то потому, что пьян, как всегда, был.

– Здоров и ты, Парфеныч. Поелику трезв ходишь…

– По ельнику и хожу, ваше сиятельство, по осинничку, по пенькам гниленьким, спотыкамши. С приездом, радость наша!

И не спрашивая, припал к хозяйской руке. Вот что значит настоящие слуги! Только тогда остальные стали подходить, поздравляя хозяина с приездом.

Он со всеми перекинулся словцом и велел:

– Стол накройте, обедать у вас буду. Сопли казакам вытрите. Конюшему накажите, чтоб часа через два крытые сани закладывал. Другие, для дальней поездки.

Сыновья насторожились при «дальности», но их уже повели умывать и оправлять после драчки.

Отец ничего особого не говорил за обедом, только после, собрав учителей, закрылся с ними на изрядное время. Мысль-то вполне уместная: каковы успехи у бузотеров? И не скрывайте, господа наставники! Они сразу поняли. Выходило, что успехами могли похвастаться только Андрей да сынок Теплова. Ну, про Теплова он пропустил мимо ушей – Андрей заинтересовал. Чем же так отличен второй сын? А тем, что читает много, языки, немецкий, французский ли, прямо на лету схватывает. Сейчас и третий иноземный пошел, английский, – тоже успехи немалые. Грамоте-ей будет, ваше сиятельство!

Под такие добрые слова он хорошо угостил наставников и пригрозил в шутку, что ближайшее время почаще будет наведываться – надобность, мол, появилась задержаться при дворе.

Грустного вздоха при этом наставники не заметили, поелику – по ельнику, по осинничку, вспоминал простодушного Парфеныча, – поелику, как водится, заняты были графскими бокалами, в которые слуги не скупясь подливали. Так что после всего этого, после гимназического пристойного обеда, он и скомандовал по-гетмански:

– Геть, казаки, к саням!

Само собой разумелось, что берет только своих. Остальные воспитанники, в том числе и сынок Григория Теплова, обиделись, но недовольства благодетелю не выказали. С какой стати! Хоть и из знатных семей, но родители-то растрепали свои именьица. Глянь, на чужих хлебах! На домашнюю гимназию Разумовский тратил десять тысяч ежегодно – немало. Сынков можно и побаловать, остальных можно и в более скромном теле подержать.

В дорожных санях, лучше сказать крытом возке, было более просторно и тепло, нежели в городских разъездных саночках. Разнежившись, не утерпел:

– К дяде вашему едем, казаки!

В ответ такой восторженный гвалт подняли, что уши следовало заткнуть. Дурной пример, из кожаного кармана возка достал припасенную слугами затычку. Венгерское, конечно, токайское. Пару бочоночков он и для брата фельдмаршала прихватил.

Хоть возок был и потяжелее городских саней, но тройка вороная несла его по мягким снегам, яко метелица. Сопроводители-измайловцы и верхами едва поспевали.

Гостилицы! Встретил ярый пушечный залп – давняя привычка старшего брата. Никто не мог ее поломать, ни Елизавета, ни Петр – «чертушка», ни Екатерина. Гости!

Гостей фельдмаршал встречал по-маршальски. И возле бомбардиров стоял нараспашку. Слуга держал поднос на вытянутых руках. Братья обнялись, чокнулись, вздохнули. Кирилл – при виде явно состарившегося старшого; Алексей – глянув в осунувшееся лицо младшого. Да-да, что-то зреет в воздусях нового дворца…

Весь вечер они провели за разговором. Алексей знал о дворцовых тайнах, конечно, получше, но тоже жаловался:

– Старею, младшой, старею. Кому я сейчас нужен? Фельдмаршальские почести при мне, но старый брюзга во дворце не очень желателен. Екатерина?… Женщина, как ни суди. К тому ж забывчивая. Сколько раз она в Гостилицах бывала, сколько раз я ее выручал… Не помнит, нет! Все сие в порядке вещей, мой дорогой братец.

– Тебе хорошо говорить – своя лишь забота. Что делать мне? За мной целая страна, которую рвут на части. Оторвали Киев со всей прилегающей губернией, Новороссия оттесняет запорожцев, а куда им податься?..

– В Крым! Что, не бывали, они там? Вон Миних их дважды водил туда – многих положил в степях…

– Не шути, старшой, с Крымом. Чует моя душа: очередная война грядет… Новые уланские, пикинер-ские, драгунские полки – зря, что ли, за спиной Украины формируют? Такие полки не для парадов – для настоящей крови. Что мне-то со своими казаками делать? Скажи, старшой.

– А жить, меньшой. Жить! Право, доброе занятие, – посмеивался, похмыкивал никогда не унывающий Алексей. – Значит, за нее, за жизнь нашу грешную?

Больше к дворцовым дрязгам не возвращались. Если грязь, так ее просто щеткой, а то и скребком, с камзола ли, с коня ли соскребают. Подобие Божеское – в чистоте ли? Ведь в теле же человеческом где-то и душа. Не холодно, не боязно, не грязно ей?