Аркадий Савеличев - Последний гетман

Дело доброе. Если в ряд с казаками встанут еще сербские полки, за Днестровско-Бугский край Украины можно было не беспокоиться.

Но что-то после отъезда полковника Хорвата взяло беспокойство. Слава богу, колебаниями и припадками не был заражен. Живи как живется, других не обижая, но больше помня о себе. Ан нет! Где-то полковники строили боевую линию в урез берегов Днепра, где-то беглые сербы свое построение там же вытягивали, где-то на дорогах к Петербургу пылил хваткий Хорват, а гетман думал:

«Гетманство?.. Да не отжило ли оно? Держава Российская все под себя подбирает-подминает… какой малороссийский царь-государь второй после самодержицы?! Поездил по лоскутной Германии, понасмотрелся на тамошние княжества, вроде бы самостийные, а корку обеденную со стола Фридриха высматривающие… Конечно, Украина не столь нищая, а не все ли едино? Может ли гетман пальцем шевельнуть, чтобы не потревожить дворцовую пыль?..»

Может, полковник Хорват на такие мысли навел? Ведь простое дело – поселить славянских беженцев на пустующих малороссийских землях – еще не весть чем обернется. Так, где замешаны австрияки, пруссаки, поляки да и петербургские чинуши, простое малороссийское дельце неизвестно как предстанет. Ого, сколько пересудов пойдет! Чего доброго, договорятся и до того, что под себя гетман лишних поместных людишек подгребает…

Пожалуй, не один день казнился бы несообразной мыслью, да тут опять двое киевских епископов, привеченных при первой встрече, с каким-то непонятным торжеством нагрянули. С пергаментными листами, исписанными старославянской вязью. Опять приказывай столы парадные накрывать, питье и еду зазывай вкушать, а самое забавное – забавные же и речи выслушивай.

Один начинал:

– Киевская Академия, освященная именем преславного Феофана Прокоповича, да и гетману ясновельможному усердствуя, составила для него гербовник на трех языцех: латинском, польском и славянском, в коем гербовнике открылась великая тайна рода…

Другому тоже не терпелось свое слово вставить:

– Да, ясновельможный пан гетман! – потрясал он пыльными пергаментными свитками. – Здесь чернилом древним прописано:

«А был в XVI веке Рожинский Богдан (Богом данный), князь и первый гетман Запорожский, потомок славного Гедимина, муж, великий душою, воспитанный с юных лет между казаками, и возмужав, принял он начальство над ними, желая отомстить неверным за причиненные опустошения в православном отечестве…»

– Похвально, что был, славно, что мстил, – перебил было гетман второго, слишком велеречивого епископа. – У меня голова кругом идет от сербских беженцев, от татар проклятых… от горилки… – потряс хрустальным петербургским бокалом о стол. – Здесь вина, венгерского иль какого, считай, и не пьют, а, владыки добрые?

– Не пьют, – в один голос. – От вина прекислого в животе тягота и у нас-то, грешных, а как воителю казацкому с тягомотным животом в седле скакать?..

Оставалось только смеяться да снова бокалы наполнять. Но все ж:

– Рожинский-то с какой нам стати?..

Тут первый епископ уже нонешний лист достал, с подклеенными к нему старыми листами:

– Родословную Рожинских мы с XVI века проследили, все заново прочертили, сличая позднее с позднейшим, а потом и с новейшим начертанием, вплоть до гетмана Апостола Даниила. Давно ль он умре-то? О!…

Многозначительно поднятый палец долго пикой казацкой в потолок торчал.

– Вышло совсем правильно и праведно: отец ваш, гетман ясновельможный, воевавший вместе с Апостолом, был не кто иной, как потомок Богдана Рожинского, стало быть, вы, ясновельможный…

Так было торжественно, что и договаривать не хотелось.- Стало быть, Розумы-Разумовские – суть Гедиминовичи-Рожинские! – один епископ перекрестился.

– Ясновельможного гетмана нам сам Господь от Богдана Рожинского прислал! – другой еще истовее крест в свою бородой сокрытую грудь вколотил.

Кирилл Разумовский, гетман Малороссийский, не знал, что и отвечать. Обижать старцев за труды архивные не стоило, но как все это всерьез воспринимать?

– Нет, – постучал он хрустальным бокалом о стол, – без вина сие дело не растолковать!

– Без горилки, – один архивный муж стук поддержал.

– Никак не можно, – другой еще увереннее и праведнее. Рассуждения о Рожинских-Разумовских затянулись далеко за полночь…

«В смутное время,

– рукой такого же дерзновенно грамотного монаха чертила «История руссов»,

– когда все были против всех – Малороссия против гонорливой Польши, а турки и татары против тех и других, - королем Польши стал Стефан Баторий, князь седмиградский, храбрый, красноречивый, величественный наружностью.

В сие же время князь Богдан Рожинский, потомок славного Гедимина, муж великий душою…»

Все знали, что он из гнезда Гедимина, но никто не знал – как он туда, в Приднепровье, залетел, саблей, однако ж, владел ловко, а это было самое близкое родство у казаков. Да никто и не спрашивал, откуда ты родом. Может, от новгородского боярина бежал, а может, от стрельца московского, которого ненароком собственным же стрелецким копьем и пришил к двери, от дурной бабы закрытой. Татарва кочевая – она все скажет о человеке. Э-гей, козаченьки! То ли они, татары, гостями незваными пришли, то ли за ними по Дикому Полю казацкая пьяная лава гонится. Бывало, и не разберешь, кто кого рубит, особливо по зимнему времени: в кунтуши, с убитых казаков содранные, и татары одевались, да и в шапки же. В Крыму-то потеплее, налегке прискакивали, а уж обратно, коли живы оставались, в теплых овчинах. Метели по степи, даже приморской, ой-ей-ей!… Сабли не только от мослов порубанных, но и от мороза ломались. Где ты, Богдане, какой снежный вихрь крутит тебя? Чего при одной сабле – сломалась?.. Негоже, Богдане, не отбиться. Как всякий лихой казак, на двух саблях рубился, что с левой, что с правой руки. Да правая-то на какой-то миг и без сабли оказалась, беззащитная. Лови, Богдане, хватай татарскую, пока кто-нибудь из своих не выронит вместе с отрубленной рукой. Там тоже не сосунки-жеребятки – шеи воловьи, холки лошадиные, ручищи бычьими жилами оплетенные. Будь послабее – давно бы извели их запорожские козаченьки, в прах по Дикому Полю развеяли. Много и других мест было для голов, в ярости орущих и скатывавшихся с седла, но Дикое Поле манило и тех и других. Там коням разбег и саблям разлет. Татарская покривее, казацкая в изгиб от меча гедиминовского все никак не уйдет – каждая на свой лад звенит. Уж и казаки железо в горячей ковке начали посильнее выгибать – ловчее скользит по плечам, особенно по-летнему голым, а Богдане, Богдане?.. Какая-то родовая память не дает ему выгнуть саблю под общий строй, все равно крушит без оттягу, наотмашь. Стоит ли казаку советы давать, как отгонять от себя черную смерть?