Василий Веденеев - Частный сыск есаула Сарычева

– Ложь! – закричал Павел, но «кормушка» уже захлопнулась. Зато в камере зажглась тусклая лампочка, висевшая высоко под потолком в проволочном сетчатом абажуре.

– Павел Петрович?

Сарычев резко обернулся. В углу, на застеленных тряпьем нарах, приподнялся человек с разбитым в кровь лицом.

– Евгений? Ты!..

Почти всю ночь они не спали. Тоболин рассказал, что когда, вернувшись от Филиппова, Павел Петрович заснул, в дверь их номера кто-то тихо поскребся и шепотом попросил разбудить Сарычева, чтобы сообщить ему важные вести. Евгений тряс и будил Павла Петровича, но тот спал как убитый.

Тогда юноша решился сам открыть, но, как только он повернул ключ в замке, дверь неожиданно распахнулась и ему зажали рот и нос смоченной хлороформом тряпкой. Очнулся он уже здесь, в подвале. Несколько раз его допрашивали похитители – сначала достаточно вежливо и спокойно, а потом начали жестоко избивать, требуя выдать тайну «Золотого Будды».

– Тайна? – удивленно переспросил Сарычев. – Какая тайна?

– Если бы я знал, – тяжело закашлявшись, горько ответил Евгений. – Из их вопросов я узнал больше, чем известно мне самому. Оказывается, статуэтка является ключом к получению каких-то сокровищ. Да разве в этом дело? Я очень виноват перед вами, Павел Петрович. Это из-за меня вы очутились здесь.

– Пустое, – стараясь поддержать упавшего духом Тоболина, небрежно отмахнулся бывший есаул. – Обдернулся! Не на ту карту поставил и…

– По телефону я говорил под дулом пистолета, – тяжело дыша, рассказывал Евгений. – А потом опять били. Но я не знаю ничего! Понимаете, ничего! В завещании отец распорядился отдать «Золотого Будду» монахам обители Синих Скал и все.

– И он тебе никогда не рассказывал о тайне статуэтки?

– Нет.

– М-да, положеньице, – протянул Сарычев, наводя ревизию в карманах своего костюма.

Оружие забрали, кобуру сорвали, денег и документов тоже нет. Остались носовой платок, портсигар, зажигалка и небольшая пилка для ногтей, завалившаяся за подкладку и, видимо, не обнаруженная бандитами при обыске. Сорвали галстук, вытащили из брюк ремень, часы исчезли. Все, как в натуральной тюрьме! Дела!

– Что будем делать? – словно подслушав мысли Сары-чева, спросил Тоболин. – Как ваша голова, болит?

– Кажется, Сенека сказал, что после тридцати лет человек или сам себе врач или дурак, – буркнул Павел Петрович.

– Но мне нет еще двадцати, – мрачно пошутил Евгений.

– Зато мне за сорок, – усмехнулся бывший есаул.

Мальчишка еще способен к иронии? Это хорошо, но его внешний вид Сарычеву очень не понравился – даже при слабом освещении заметно, как Евгений бледен. Дышит с трудом – наверное, повредили ребра, – лицо в кровоподтеках, в углах рта запеклась кровь, губы припухшие, разбитые. О, если бы Сарычев был вооружен и свободен!

Тщательно осмотрев камеру, Павел остался недоволен – стены массивные, прочной кладки. Единственное окно, вернее, отдушина, забранная крепкой решеткой, расположено в глубине амбразуры, чуть ли не под потолком, и в него не просунуть голову, если даже чудом сумеешь перепилить прутья решетки. Дверь сколочена на совесть, а пол сделан из каменных плит. В углу, вместо обычной тюремной параши, круглое отверстие – достаточно широкая труба, по краям обшитая толстыми досками, вплотную пригнанными друг к другу. Из отверстия тянуло смрадом выгребной ямы.

– Убежим, – подбадривая Евгения, убежденно сказал Павел.

– Куда? – закашлялся юноша и, отвернувшись, выплюнул сгусток крови. – На воле вас ищет полиция, ждут суд и тюрьма, а меня – незавидная доля нищего.

– Ладно, ладно, – присаживаясь на край нар, примирительно похлопал его по колену Сарычев. – Не паникуй! Помозгуем. Они должны нас кормить?

– Дают поесть два раза в сутки, но дверь не открывают, – пытаясь унять новый приступ кашля, ответил Тоболин.

Павел пристроился у него в ногах и устало закрыл глаза. Господи, как глупо он попался! Позволил себе расслабиться, обрадовался, что они пообещали отдать мальчишку, – и сейчас он заберет его, забыл, с кем имеет дело. Нет, Антуан и его компания дорого заплатят ему за эти штучки! Но для этого надо выбраться на волю. Но как выбраться из каменного мешка, да еще вытащить с собой Тоболина – ослабевшего, больного, избитого?

Незаметно Сарычев задремал, свернувшись калачиком на тряпье, покрывавшем дощатые нары. Спал он беспокойно, часто вздрагивая и просыпаясь, но, открыв глаза, видел все те же стены, тусклую лампочку под потолком и маленькое, зарешеченное оконце.

Утром в коридоре раздались тяжелые шаги и щелкнула задвижка «кормушки». Появился поднос с мисками. Павел жадно схватил его – даже здесь нужны силы. В мисках оказался рис, овощи и немного мяса. Похоже, гангстеры не собираются морить их голодом?

– Эй, сумасшедший? – окликнули Сарычева из-за двери. – Скажи своему дружку, чтобы не упрямился. Нам надоело ждать. Если ты его не уговоришь, придется приняться за тебя.

– Я могу поговорить с Антуаном? – отдавая поднос, спросил Павел. Только бы они открыли дверь, а там посмотрим, на чьей стороне бог удачи.

– Его сейчас нет, – «кормушка» захлопнулась.

Закурив, бывший есаул подошел к амбразуре окна и прикинул, как бы до него добраться, чтобы выглянуть наружу. Пожалуй, если Евгений поможет, то попытка удастся. Опершись ногами на спину согнутого Тоболина, Павел рванулся к оконцу и уцепился за решетку.

Сквозь мутное, покрытое налетом серой грязи стекло Сарычев увидел деревья, кусты, небольшую лужайку. Значит, их камера расположена в другой, цокольной половине дома – в той, что выходит на косогор? Спрыгнув, он отряхнул ладони и присел рядом с Евгением:

– У меня осталась пилка. Надо ее наточить и придумать, как заманить сюда нашего тюремщика.

Тоболин не ответил. Прикрыв глаза, он лежал на нарах – хриплое дыхание, мелкие бисеринки пота на лбу. Смочив в чашке с водой платок, Павел положил его на голову юноши. Чем он еще может ему помочь?

Прислушавшись – нет ли кого в коридоре, – Сарычев принялся затачивать о каменную плиту пола пилку для ногтей, пытаясь сделать из нее хоть какое-то подобие ножа. Конечно, это не оружие, но надо использовать даже малейшую возможность, отпущенную судьбой. Через пару часов напряженной работы одна сторона пилки была заточена, как бритва.

Евгений лежал в забытьи. Когда к вечеру принесли пищу, Павел потребовал позвать врача, но тюремщик ничего не ответил.

Ночью Тоболину стало еще хуже – он метался в бреду, выкрикивал непонятные слова, а потом начал говорить с отцом, видимо, привидевшимся ему в горячке. «Плохо дело», – понял Сарычев и, подбежав к двери, начал колотить в нее руками и ногами. Обитые железом доски гудели как колокол, но никто не приходил.