Элисон Уир - Трон и плаха леди Джейн

Но едва я впадаю в блаженное оцепенение, как меня грубо будит стук открывшейся двери, и герцогиня Нортумберлендская вплывает в комнату, точно галеон на место морского сражения.

— Как вы смеете, сударыня! — брызжет она слюной.

— Как вы смеете врываться ко мне в спальню! — отвечаю я на удивление надменно, потому что еще не вполне проснулась.

— Может быть, вы и королева, но не забывайте, что это мой муж помог вам ею стать и что ему и его дому вы обязаны благодарностью и дочерним долгом. Милорд посчитал нужным, чтобы Гилфорд был королем, и вы не станете против этого возражать.

Я встаю, клокоча от гнева:

— С каких это пор подданный обладает властью решать, кому быть, а кому не быть королем? Это не может быть сделано без моего согласия и без согласия парламента, а какой дурак захочет надеть корону на голову этому сопливому мальчишке?

Ей явно хочется залепить мне пощечину за такие слова, но она не осмеливается. И посему ей приходится менять тактику.

— Королевы нуждаются в наследниках, сударыня, и если вы хотите, чтобы вашу корону унаследовали сыновья, я предлагаю вам начать относиться к вашему мужу с уважением. В противном случае вы рискуете никогда больше не увидеть его в своей постели.

Я едва сдерживаю смех. Неужели герцогиня и правда полагает, что я огорчусь, лишившись этого удовольствия? Наверное, она действительно любит его слепой материнской любовью.

— Мне очень жаль, что я вынуждена разочаровать вас, сударыня, но это принесет мне только облегчение, — признаюсь я. — Я бы предпочла умереть бездетной, чем еще раз лечь с ним в постель.

Она пристально и злобно глядит на меня:

— Какое глупое, недальновидное отношение. Как вы можете быть такой жестокой к Гилфорду? Он ничем не заслужил вашего пренебрежения.

— Прошу прощения, — возражаю я, — но вас здесь не было, когда он изнасиловал меня в первую брачную ночь. Вы не видели, как он меня запугивал, а потом ныл и плакал, как испорченный ребенок, в этой самой комнате не более часа назад. Я полагаю, ваша светлость, что немногие женщины обрадовались бы такому мужу.

Видя, что ее мечты стать матерью короля Англии и родоначальницей королевской династии Дадли рушатся у нее на глазах, герцогиня заливается слезами.

— До чего же вы жестокосерды, сударыня, — всхлипывает она. — Я проклинаю тот день, когда мой сын женился на вас. Вам необходимо преподать урок. Вы, наверное, думаете, что проживете и без мужа, но со временем вы поймете, что это не так, только будет уже поздно. Задумайтесь о том, как вы будете выглядеть в глазах ваших подданных, которые вас не поймут, если вы изгоните Гилфорда из своего дома. Слухи имеют привычку быстро расходиться, и у слухов, позвольте вам напомнить, вырастают ноги. Ваша репутация будет испорчена таким скандалом, а ваш двор расколется. Настанет день — попомните мои слова, юная леди, — когда вы пожалеете, что отвергли мужа, который всего лишь потребовал то, что положено ему по праву. Это не лучшее начало правления. Люди вас за это осудят. Надеюсь, вы прислушаетесь к голосу разума и отмените скоропалительное решение, которое приняли сегодня вечером.

— Даже и не собираюсь, — твердо отвечаю я. — Но я предложила Гилфорду герцогство.

К моему удивлению, Гилфорд открывает дверь. Он, должно быть, подслушивал снаружи.

— Я не буду герцогом. Я буду королем! — кричит он.

Я смотрю на него с презрением.

— Не кричи напрасно, сын мой, — говорит герцогиня. — Мы здесь только попусту тратим время. Держись подальше от постели этой леди — она плохая и непочтительная жена. Мы с тобой отправимся в Сайон, переговорив предварительно с твоим батюшкой.

И она, наскоро сделав реверанс, покидает комнату. Гилфорду не остается ничего другого, как последовать за ней, бросив на меня ядовитый взгляд через плечо.

Когда они уходят, я прежде всего испытываю облегчение. Затем мне постепенно становится ясно, что моя свекровь не так уж неправа, говоря, что открытый разрыв с мужем в самом начале моего правления может навредить моей репутации как защитницы веры. Нет, я не могу этого допустить.

Несмотря на поздний час, я посылаю за графом Арунделем и графом Пемброком, которые являются, наскоро одевшись и потирая заспанные глаза. Я кратко объясняю им ситуацию.

— По причинам частного характера я не желаю проводить ночи в обществе лорда Гилфорда, — говорю я им и встречаю нежданное и ободряющее сочувствие в их глазах. Им, конечно, известно, что за человек мой муж. — Но днем его место будет подле меня. Немедленно пойдите и скажите, что королева запрещает ему покидать Тауэр. Ее светлость герцогиня Нортумберлендская, разумеется, может свободно выезжать.

— Рады служить вашему величеству, — говорят графы, кланяются и уходят.

Не проходит и десяти минут, докладывают мне позднее, как взбешенный Гилфорд и его мать возвращаются в свои покои, принужденные подчиниться моему приказу. Снова оставшись одна, я лежу в постели, крайне раздосадованная, и обещаю себе, что ни под каким предлогом не позволю Дадли управлять мною или брать надо мной верх. Я буду самой настоящей королевой или вовсе не буду ею.

Проснувшись утром, не сразу вспоминаю, где нахожусь. Я проспала, утомленная важными событиями предыдущего дня и тревожной ночью, и теперь торопливо встаю, споласкиваю лицо и руки холодной водой и читаю утренние молитвы.

Затем зову миссис Эллен, которая удивляется, слыша, что я желаю надеть богатое платье, как подобает королеве. Она приносит темно-красное платье узорчатого дамаста с широким квадратным вырезом и жемчужной отделкой и капор, украшенный драгоценными камнями, с сетчатой лентой, плетенной из шелковых нитей с жемчугом. Я киваю.

Нарядившись, в сопровождении двоих фрейлин, я медленно иду по старинным каменным коридорам в башню — в палату, где заседает совет, — готовая приступить к решению государственных вопросов, ибо я собираюсь серьезно относиться к своим обязанностям.

Задержавшись в главном зале дворца, рассматриваю широкие ярусы деревянных скамей, стоящих у стен, и миссис Тилни говорит мне, что их построили здесь для суда над Анной Болейн, который проходил здесь, в этом самом зале.

— Присутствовали две тысячи человек, сударыня.

Куда бы я ни пошла, всюду мне что-то напоминает о мрачном прошлом. Атмосфера здесь удушающая, тяжелая, она давит на меня, пока я добираюсь до палаты и велю стражам открыть двери.

— Ваше величество, прошу прощения, но идет заседание, — сообщает один из них, явно смутившись.

— Я — королева. Если кому-либо позволено войти, так это мне. Отворите дверь.

Я выпрямляюсь во весь рост, и хотя страж возвышается надо мной, моя власть над ним не подлежит сомнению. Без дальнейших возражений дверь открывается, и я вхожу в палату. Раздается грохот отодвигаемых стульев, поскольку советники торопливо вскакивают и кланяются, но я не смотрю на них. Мой возмущенный взгляд обращен на высокое кресло во главе стола, которое должно быть предоставлено мне, но занято Гилфордом, восседающим на нем с самодовольным видом. По правую руку от него сидит его отец, герцог. Они оба неохотно поднимаются. Повисает напряженная тишина. Первым находится Нортумберленд: