Герман Нагаев - Пионеры Вселенной

– Сейчас мода такая, – улыбнулся Стрешнев, обнимая друга, – да и солиднее с бородой. Только эвакуировался и – женюсь, и приехал звать тебя на свадьбу.

– Женишься? На ком же?

– На дочке московского архитектора Сушкова – Юленьке. Приедешь?

– Как же иначе? Но все так неожиданно…

– Мы познакомились с Юленькой еще в тринадцатом году в Калуге. Там ее отец что-то строил, и вся семья на лето приехала к нему.

– Ну что же мы стоим? Присаживайся, Андрюша, – сказал Фридрих, подавая ему стул и садясь рядом. – Рассказывай, когда вы приехали и где обосновались?

– Прикатили в сентябре, – потирая покрасневшие от холода руки, продолжал Стрешнев, – обосновались в Москве. Однако сегодня до костей пробирает…

– Сейчас чайком согреемся. А может, водочки выпьешь?

– Не откажусь! Стужа лютая и ветрище!..

Цандер на минутку вышел и тут же вернулся. Стрешнев в это время оглядел комнату.

– А ты устроился прилично. Светло, тепло, уютно. Можно выписывать Марту.

– Ее же не отпускают из госпиталя.

– Знаю. Я заходил к ним, звал с собой… Если эвакуируют госпиталь, тогда и она приедет.

– Кажется, сейчас на фронтах затишье?

– Да, вроде бы так… Похоже, война зашла в тупик…

– А вы самолеты строите?

– Хотели нас объединить с заводом «Дукс», но эти разговоры заглохли. Пока корпим над моторами старых марок… А ты, вижу, цветник развел? – кивнул он на горшочки с зеленью на окнах и полках.

– Нет, не совсем… Пытаюсь создать «невесомую» оранжерею для будущих аэронавтов.

– Неужели? – Стрешнев встал, подошел к одному из окон.

– Горох! А это что за волосатое чудо? – указал он на шарообразный плод.

– Это разновидность цветной капусты – очень калорийная овощь.

Стрешнев присмотрелся к черной массе в горшочке и даже потрогал ее пальцем.

– Что это за земля в горшочках?

– Не земля, а древесный уголь.

– Вот уж не предполагал… Как же на угле растут плоды?

– Делаю увлажнение, подкормку различными солями.

Стрешнев пощупал стручки гороха, ткнул пальцем в капусту.

– Поздравляю, Фридрих. Находчиво! Ведь такая оранжерея не только даст аэронавтам свежие плоды и овощи, но и избавит их от углекислоты. Браво! Молодчина ты, Фридрих. А главное – упорно добиваешься своего. А я немного отвлекся. Погряз в насущных делах… Ну-ка рассказывай, что ты еще сделал в последнее время?

– Больше ничего. Правда, подружился с рабочими, и они мне обещают сделать небольшой тигель и форсунную печку. Хочу научиться плавить легкие металлы и в расплавленном виде сжигать их как топливо.

– Значит, ты не оставил свою мысль об использовании крыльев ракеты, как дополнительного топлива?

– Да, эта мысль меня не оставляет. Но для утверждения ее нужны доказательства.

– Я рад, Фридрих, что ты упорно работаешь, думаешь над своей идеей.

– Иначе ничего не достигнешь… А чем занят Циолковский? Ты был у него в Калуге?

– Был. Он по-прежнему увлечен дирижаблями. Ездил в позапрошлом году в Петербург, возил свои модели, но, кажется, опять не встретил поддержки.

– Подожди, подожди, Андрюша, – поднялся Цандер. – Я, разбирая корзину с книгами, нашел старый журнал «Природа и люди», там пишут о его дирижаблях… Да вот этот журнал. Сейчас… Тут даже снимок с моделей помещен…

Цандер стал листать.

– Вот, нашел… Тут вначале о Ползунове… А вот и о нем. Слушай: «… Вероятно, лет через сто вспомнят и другого нашего соотечественника, живущего в данный момент между нами и тщетно старающегося заинтересовать современников своей идеей дирижабля с жесткой оболочкой из волнистого железа».

– Раньше он предлагал другие металлы, – поправил Стрешнев, – медь или алюминий.

– Не в этом суть, Андрюша. Речь идет об отношении к изобретателю. Послушай, что пишется дальше:

«… Немцы собрали для Цеппелина миллионы, а мы не можем дать г. Циолковскому каких-нибудь двухсот тысяч. Между тем аэронавты последнего много практичнее цеппелиновских дирижаблей».

– А, что ты скажешь? Это же крик души! Это касается каждого из нас.

– Да, Фридрих, ты прав. Россия расшаркивается перед Западом, а своих талантов не видит… Может быть, ее война научит чему-нибудь?

– Я уверен, что война скажется на развитии техники, особенно военной. Но изменится ли отношение к изобретателям – не знаю. Думаю, что нам, осененным мирными идеями, нужно приготовиться к жесточайшей борьбе.

– А может быть, война внесет коррективы в государственное устройство? – шепотом спросил Стрешнев. – У нас на заводе открыто говорят о распутинщине, о разложении самодержавия.

– Мы можем об этом лишь гадать. Поживем – увидим. Главное, чтоб кончилась война. А второе – чтоб мы не охладели к нашим идеям.

– Ты прав, Фридрих, надо жить, гореть идеями!

– Да, гореть! И тогда мы обязательно, обязательно полетим на Марс!

«28 февраля 1917 года. Тушино.

Милая, милая Марта! Вот уже полтора года и 12 дней, как я не вижу тебя! Это жестокая война исковеркала всю нашу жизнь. Ужасно!.. А если подумать о миллионах убитых, изуродованных, контуженных – становится жутко… Мы – слава богу! – живы и целы!.. Это должно нас утешать и обнадеживать… А что с Янисом, Паулем, моими братьями? Если они живы, то ведь им стократ тяжелей… Мы должны верить друг в друга и тогда сумеем преодолеть и пережить невзгоды.

Я стараюсь занять себя так, чтобы не оставалось времени для тоски. Дни провожу на заводе, а вечера – за книгами и расчетами. Опять возобновил вычисление траекторий полета межпланетных кораблей на Марс и Венеру. Дело невероятно трудное, потому что приходится учитывать силу притяжения Солнца и влияние на полет кораблей гравитационных полей близлежащих планет; вращательное движение планет и многое другое. Однако за этим занятием я отдыхаю. Практической работой над ракетой здесь, на заводе, заниматься невозможно. Это никому не нужно. Администрация не даст ни помещения, ни средств.

Единственное, что мне удалось сделать за последний год, – это «невесомая» оранжерея. У себя дома, в обыкновенных глиняных горшочках, наполненных вместо земли толченым древесным углем, я вырастил некоторые овощи и плоды. Этим я доказал возможность выращивания свежих овощей для питания аэронавтов, непосредственно на межпланетных кораблях…

Еще делал опыты по расплавлению в тигле легких металлов и сжиганию их, как топлива для ракеты. Но все эти опыты так далеки от главной задачи, что о них даже стыдно писать… А главным – строительством межпланетной ракеты – сейчас никого нельзя заинтересовать. Все поглощены войной. Заводы и фабрики работают на войну! Вот если бы я предложил строить боевые ракеты, способные поражать вражеские укрепления или промышленные центры, – тогда другое дело! Тогда бы нашлись и деньги и материалы! Может быть, кто-то на Западе уже выдвинул такую идею и, возможно, работает над созданием мощных боевых ракет. Бог с ними. Я буду трудиться только на благо человечества, для его процветания, а не для его уничтожения…