Герман Нагаев - Пионеры Вселенной

Федор Семенович подошел к окну и, приникнув к самому стеклу, долго всматривался.

– Что, убедились? – спросил Стрешнев.

– Темно… Однако, господа, действия юнкеров не вызывают сомнения – они готовятся к бою. Я видел, как двое катили пулемет.

– Мне, пожалуй, надо ехать домой, – с грустью сказал Цандер.

– Что вы, ночью-то? – удивленно воскликнул Федор Семенович. – Да ведь вас могут принять за лазутчика и пристрелить у нашего же дома… И не думайте об этом! Мы вас никуда не пустим… Давайте-ка лучше ужинать, господа, уже время. Андрюша, голубчик, поди распорядись…

Часа в три в дверь застучали чем-то тяжелым.

– Кто тут? – испуганно спросила Настя.

– Открывайте, а то взломаем.

– Сейчас! – крикнул Стрешнев и бросился к двери.

– Нет, нет, Андрюша, я сам, – удержал его Федор Семенович. – Ты горяч, нельзя, голубчик, нельзя…

Федор Семенович сам открыл дверь. Вошли шестеро юнкеров.

– У вас большой балкон?

– Да! Вот здесь, в гостиной.

– Сюда не входить, будем устанавливать пулемет!

– Как, в частной квартире? Кто позволил?

– Молчать!

Старший из юнкеров распахнул обе створки дверей, двое вкатили в гостиную пулемет.

– Я жаловаться буду, это произвол! – запротестовал Федор Семенович.

– Что такое? – фальцетом крикнул, входя, чернявый штабс-капитан с ершистыми усиками.

– Господин офицер! Ваши юнкера без разрешения хозяйничают в моей квартире.

– Сейчас война! Или вы, может быть, красный?

– Я известный всей Москве архитектор Сушков. Статский советник и кавалер…

– Простите, господин Сушков, я сейчас разберусь. – Офицер прошел в гостиную, взглянул на балкон и насупился.

– Никакого укрытия и ограничен радиус действия… От-ставить!

– Куда же прикажете?

– На крышу! На чердак! – крикнул штабс-капитан и, уходя, козырнул хозяину: – Извините, господин Сушков, – война!..

Двери захлопнулись.

– Мер-завцы! – выругался вдогонку Федор Семенович и, прижав рукой трепыхающее сердце, пошел к себе в кабинет…

Весь день у Никитских ворот шла стрельба. И лишь когда от Страстного монастыря ударили из орудий, юнкера дрогнули и бросились кто куда…

По бульвару и со стороны Кудринской донеслось могучее «ура!». Солдатские шинели, темные фигуры рабочих-красногвардейцев, черные бушлаты матросов замелькали под окнами. «Ура!» сливалось в сплошной победный рев…

Третьего утром стрельба прекратилась. Над Москвою, на высоких домах, взвились красные флаги.

На улицах появились извозчики, высыпал народ, открылись лавки.

Стрешнев ходил за «новостями» и вернулся только к обеду, раскрасневшийся, возбужденный.

– Ну, что? Что делается в городе, Андрюша? Неужели победили большевики?

Стрешнев достал из кармана вчетверо сложенную афишку.

– Вот смотрите, сорвал на углу.

Федор Семенович, поправив пенсне, взглянул на большие черные буквы:

– Воззвание? Читайте вслух!

Стрешнев откашлялся, набрал полную грудь воздуха и прочитал единым махом:

«К ГРАЖДАНАМ РОССИИ!

Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов – Военно-революционного комитета, стоящего во главе Петроградского пролетариата и гарнизона.

Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено.

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»

– Рабочих, солдат и крестьян? – переспросил Федор Семенович.

– Да, написано так…

– А мы? Мы – русская интеллигенция… Как же быть нам?

– Мы должны идти с народом, – примиряюще сказал Стрешнев.

– Но почему «товарищи» забыли о нас? Что же делать нам? Ведь нас миллионы?!

– Все говорят, что во главе Советов стоит Ленин. Он тоже русский интеллигент, – твердо сказал Стрешнев. – За свободу боролись лучшие представители русской интеллигенции! Вспомните декабристов, вспомните народовольцев!

– Да, да, это так, – кивнул головой Федор Семенович. – Однако я как-то теряюсь… А вы, Фридрих Артурович, как смотрите вы?

За окнами дробно громыхали тяжелые сапоги, гулко и властно звучала песня:

«Это поет парод, сокрушивший старый строй, – подумал Цандер. – Какая могучая песня! Какие красивые слова. Этот раскрепощенный народ может проложить дорогу и в царство Вселенной…»

– Заслушались? – нетерпеливо спросил Федор Семенович. – Так что же вы скажете, Фридрих Артурович?

– Не знаю… Я живу будущим… Может быть, народная власть скорее поймет нас – мечтателей… А главное… Главное в том, что новая власть за мир! Она положит конец войне… Вы извините, может, я говорю не то… Мы все сейчас так взволнованы… Но я чувствую, что мне надо ехать к себе на завод… Там люди, с которыми я приехал… Я обязательно должен… Мне надо быть с ними…

Пригородный поезд был забит мешочниками, переодетыми буржуями, перепуганными стрельбой молочницами, вооруженными солдатами, матросами, рабочими. Они были возбуждены, говорили громко, всюду мелькали алые ленточки.

Цандеру удалось захватить местечко у окна. Он тоже был возбужден и жадно всматривался в лица вооруженных людей.

Напротив сидел бородатый человек в темном полупальто, в шапке, держа винтовку между колен большими, заскорузлыми, пропитанными железной пылью, руками. Рядом, тоже с винтовкой, что-то жуя, приткнулся студент. С краю дымили самокрутками солдаты.

Это были разные, очень непохожие друг на друга люди, но на лицах их было одно выражение. Выражение усталости, строгой сосредоточенности и торжества. Они как бы говорили: «Мы прошли через жестокие испытания, но одержали важную победу! Однако враг еще не добит и надо держать ухо востро…»

Дома Цандер много думал о революции. Он понимал, что это совсем не та революция, которая была в феврале. Сейчас власть взял в свои руки революционный народ, большевики, те самые люди, которые ехали с ним в поезде.

«Это люди труда, – размышлял Цандер, – они ближе мне, чем барчуки-аристократы, с которыми я был в Цюрихе. Аристократия выродилась, обнищала мыслью и духом. Россией правил пьяный безграмотный мужик Гришка Распутин. Его сменили алчные, безучастные к судьбам народа, финансовые воротилы. Они хотели войны – большевики призывают к миру. Те за разруху, большевики – за созидание! Если это так, я должен быть с большевиками».

Жадно перечитывая большевистские, меньшевистские, эсеровские газеты, Цандер не мог разобраться и ясно понять, что происходит в русском обществе. С кем идет интеллигенция.