Колин Маккалоу - Бита за Рим (Венец из трав)

Сулла вновь остановился, с удовлетворением наблюдая, как толпа успокоилась, по меньшей мере убедившись в его абсолютной искренности.

— Кроме того, что я был правой рукой Гая Мария, я также был его другом. Много лет я был его свояком, пока моя жена, которая приходилась сестрой его жене, не умерла. Я не разводился с ней, и между нами не было никакой вражды. Его сын и моя дочь — двоюродные брат и сестра. Несколько дней назад приверженцы Публия Сульпиция учинили резню, убив немало молодых людей — прекрасно одаренных юношей, отпрысков знаменитых семей, в том числе сына моего коллеги Квинта Помпея, а этот молодой человек был моим зятем, мужем племянницы Гая Мария! И тогда я вынужден был бежать, спасая свою жизнь. И куда я пошел, уйдя с Форума? Где, как я знал, моя жизнь будет в безопасности? Я пошел в дом к Гаю Марию — и Гай Марий укрыл меня.

Да, толпа действительно успокоилась. Сулла правильно выбрал тон для разговора о Гае Марии.

— Когда Гай Марий одержал свою величайшую победу против марсов, я снова был его правой рукой. И когда моя армия — армия, которую я привел в Рим, — наградила меня венцом из трав за то, что я спас ее от неизбежной смерти, Гай Марий был по-настоящему рад, Да, он обрадовался тому, что я, его безвестный помощник, приобрел свою собственную, высокую репутацию на поле битвы. С точки зрения важности и количества убитых врагов, моя победа была грандиознее, чем победа Гая Мария, но разве это повлияло на его поведение? Конечно же нет! Он радовался за меня! А разве он не приурочил день своего возвращения в Сенат ко дню моей инаугурации как консула? Разве его присутствие не усилило мое возвышение?

Теперь, когда толпа внимательно вслушивалась в его слова, Сулла приступил к заключительной части своей речи.

— Тем не менее, народ Рима, все мы — вы, я, Гай Марий — время от времени вынуждены представать перед лицом очень неприятных фактов. Один из таких фактов касается Гая Мария. Он уже немолод и слишком слаб, чтобы руководить огромной войной с иноземным государством. Его разум был поврежден. И вам известно, что выздоровление разума не так просто заметить, как выздоровление тела. Человек, которого вы ежедневно видели последние два года, ходил, плавал, упражнялся, вылечивая свое тело от суровых ран, но он не мог вылечить свой разум. Именно эту умственную болезнь я и называю ответственной за все позднейшие поступки Гая Мария. Я извиняю его за все то, что он натворил, — во имя той любви, которую все еще питаю к нему. Так же должны поступить и вы. Рим стоит перед угрозой худшего пожара, чем нынешний, из которого мы сейчас выбираемся. Неисчислимые силы, намного более опасные, чем даже германцы, явились в образе восточного царя, чьи превосходно обученные и вооруженные войска насчитывают сотни тысяч воинов. А его флот составляет сотни снаряженных боевых галер. И этот человек преуспел в достижении союза с теми народами, которым Рим покровительствовал и которых защищал. Теперь эти народы даже не говорят нам спасибо. Как же я мог, народ Рима, продолжать оставаться спокойным, когда вы в своем невежестве передавали командование в этой войне от меня, человека в самом расцвете сил, человеку, чей расцвет уже остался в прошлом?

Сулла не любил публичные выступления и сейчас почувствовал некоторое напряжение. Но за то время, пока его глашатаи в очередной раз передавали его речь по толпе, ему удалось овладеть собой.

— Даже если бы я согласился отказаться от абсолютно законно полученного мною командования в войне против Митридата в пользу Гая Мария, пять легионов, составляющих мою армию, этого бы не допустили. Я стою здесь не только как законно избранный старший консул, но и как законно назначенный представитель римских солдат. Это они проголосовали за то, чтобы идти маршем на Рим. Не ради того, чтобы завоевать Рим! Не ради того, чтобы покорить его жителей как врагов! Нет — дабы показать, что они думают о нелегальном законе, вырванном у народного собрания болтливым языком, намного более подвижным, чем мой. Дабы показать, что они думают о подстрекательстве старого, больного человека, которому случалось быть героем. Но до того, как встретиться с вами, почтенными гражданами Рима, мои солдаты вынуждены были столкнуться с бандами вооруженных негодяев, которые препятствовали их мирному входу в город. Эти вооруженные банды были собраны из рабов и вольноотпущенников Гая Мария и Публия Сульпиция. То, что моим солдатам не препятствовали войти в город уважаемые жители Рима, продемонстрировано здесь, на Форуме. Уважаемые горожане пришли сюда, чтобы выслушать, как я изложу свои доводы и доводы своих солдат. И я и мои солдаты просим только об одном: пусть нам будет позволено то, что мы законно намереваемся сделать, — сразиться с царем Митридатом.

Сулла передохнул и когда снова заговорил, то голос его стал напоминать звук медной трубы.

— Я отправлюсь на Восток, зная, что нет человека здоровее меня физически; что я в состоянии дать Риму то, что Рим должен иметь, — победу над иноземным царем, который жаждет провозгласить себя царем Рима и который уже убил восемьдесят тысяч наших мужчин, женщин и детей! Он убивал их, когда они цеплялись за алтари, взывая к богам с мольбой о защите! Мои действия полностью соответствуют закону. Боги Рима поручили эту задачу мне, боги Рима выразили мне свое доверие.

И Сулла победил. Когда он отступал в сторону, уступая место более искусному оратору в лице великого понтифика Квинта Муция Сцеволы, он уже знал, что победил. Конечно, римляне любили сладкоголосых, медоточивых ораторов и умели их ценить. Но тем не менее римляне были здоровой нацией. Здравомыслие считалось главной их отличительной чертой. Они хорошо понимали очевидные вещи, когда очевидные вещи излагались столь основательно.

— Я пожелал бы тебе избрать иной путь для самоутверждения, Луций Корнелий, — сказал ему Катул Цезарь после того, как собрание закончилось, — но вынужден поддержать тебя.

— А какой путь он еще мог избрать? — спросил Антоний Оратор. — Ну давай, Квинт Лутаций, предложи нам какой-нибудь другой путь!

Ему ответил брат Катула, Луций Цезарь:

— Луций Корнелий мог оставаться в Кампании, отказываясь сложить с себя командование.

— О, разумеется! — фыркнул цензор Красс. — А затем, когда Марий и Сульпиций собрали бы остальные легионы со всей Италии, что бы случилось, как по-вашему? Если бы ни одна из сторон не остановилась, началась бы настоящая гражданская война. Война между римскими гражданами, а не просто война против италиков, Луций Юлий! Придя в Рим, Луций Корнелий по меньшей мере сумел избежать вооруженного столкновения между римлянами. И тот факт, что в Риме не оказалось легионов, стал основной гарантией его успеха!