Колин Маккалоу - Бита за Рим (Венец из трав)

Теперь я знаю, Гней Помпей, что ты полностью одобрил все мои действия, поскольку мы находились с тобой в постоянной переписке и я тебя обо всем регулярно информировал. Мое взвешенное мнение заключается в том, что Квинт Помпей испытывает срочную и отчаянную необходимость в очень длительном отдыхе. И я надеюсь, что он отдохнет с тобой в Умбрии.

Я также надеюсь, что ты простишь меня за то, что я сказал Квинту Помпею о твоем страстном желании избавиться от командования, прежде чем твои войска будут расформированы. Ему стало намного легче, когда он узнал, что ты обрадуешься его приезду.

Помпей Страбон отложил в сторону свиток Суллы и сломал официальную печать Сената. То, о чем он думал, пока читал, никак не отражалось на его лице. Читал он его слишком тихим и невнятным голосом, так что Помпей Руф мало что услышал, а затем, как и письмо Суллы, положил на стол и широко улыбнулся своему гостю.

— Ну, Квинт Помпей, могу только повторить, что я действительно рад твоему прибытию и буду счастлив избавиться от своих утомительных обязанностей.

Несмотря на уверения Суллы, Помпей Руф ожидал ярости, гнева, вспышки негодования, а потому был изумлен:

— Ты хочешь сказать, что Луций Корнелий был прав? Ты действительно рад этому? Честно?

— Почему бы и нет? Да я просто счастлив, — заявил Помпей Страбон, — ведь мой кошелек пуст.

— В самом деле?

— У меня десять легионов. Квинт Помпей, и больше половины из них я оплачиваю сам.

— Ты? Сам?

— Да, потому что Рим не может этого сделать. — Помпей Страбон поднялся из-за стола. — Настало время, чтобы те легионы, которые не являются моими собственными, были распущены, и я не хотел бы браться за эту работу. Мне нравится сражаться, а не заниматься писаниной. Тем более что для этого у меня слишком слабое зрение. Среди моих приближенных есть один отрок, который умеет писать просто великолепно. И главное — любит делать это! Ему все равно, что писать, лишь бы чиркать по папирусу. — Он обнял Помпея Руфа за плечи. — А теперь пойдем, я представлю тебе моих легатов и трибунов. Все эти люди долгое время служили под моим началом, а потому не станем обращать внимания, если вдруг они расстроятся. Я не хотел бы говорить им о своих намерениях.

Удивление и огорчение, которых не выказал Помпей Страбон, были ясно написаны на лицах Брута Дамасиппа и Геллия Попликолы, когда их бывший главнокомандующий сообщил им новости.

— Нет, нет, ребята, все превосходно! — вскричал Помпей Страбон. — Это заставит моего сына служить другим людям лучше, нежели его собственному отцу. Слишком долго не было никаких перемен в руководстве. Мы сделались благодушными. Новые веяния освежат всех нас.

На следующий день Помпей Страбон выстроил свою армию и пригласил нового полководца проинспектировать ее.

— Здесь только четыре легиона — мои собственные люди, — говорил он, сопровождая Помпея Руфа, когда они шли вдоль строя. — Остальные шесть находятся на своих местах, хандрят или бездельничают. Один в Камерине, один в Фане Фортуны, один в Анконе, один в Игувии, один в Арретии и один в Цингуле. Тебе придется довольно много путешествовать, пока ты будешь их увольнять. Видимо, не удастся свести их вместе в одном пункте только для того, чтобы предъявить твои бумаги.

— Путешествие меня не беспокоит, — ответил Помпей Руф, который почувствовал себя немного лучше. Возможно, его слуга был прав, и предзнаменование вовсе не означало его смерти.

Этой ночью Помпей Страбон давал небольшой пир в своем теплом и удобном доме. На нем присутствовали его очень привлекательный юный сын с некоторыми другими юношами, легаты Луций Юний Брут Дамассип и Луций Геллий Попликола, а также четыре военных трибуна.

— Я рад, что уже больше не консул и не обязан терпеть этих мужланов, — говорил Помпей Страбон, имея в виду вновь избранных военных трибунов. — Я слышал, как они отказались идти на Рим вместе с Луцием Корнелием. Безмозглые дубы! Раздулись от сознания своей важности!

— Ты действительно одобряешь поход на Рим? — немного недоверчиво спросил Помпей Руф.

— Действительно. А что еще оставалось делать Луцию Корнелию?

— Согласиться с решением народа.

— Незаконно сбросив с себя консульские полномочия? В данной ситуации вовсе не Луций Корнелий действовал нелегально, а плебейское собрание и это вероломное дерьмо Сульпиций. А также Гай Марий, жадный старый ворчун. Он уже стал историей, но ему не хватает здравого смысла, чтобы понять это. Почему-то ему позволялось действовать незаконно. И никто не говорил ни слова против, пока бедный Луций Корнелий отстаивал наши законы, отбиваясь от ударов со всех сторон!

— Народ никогда не любил Луция Корнелия и уж тем более не любит его теперь.

— Разве это беспокоит Луция Корнелия?

— Думаю, нет. А должно было бы беспокоить!

— Ерунда! Не падай духом, Квинт Помпей! Для тебя уже все позади. Когда они найдут Мария, Сульпиция и всех остальных, тебе не придется нести ответственность за их казнь. Налей еще вина.

На следующее утро младший консул решил объехать лагерь, чтобы поближе познакомиться с его расположением. Такое предложение исходило от Помпея Страбона, который, однако, воздержался от того, чтобы составить ему компанию.

— Будет лучше, если люди увидят, что ты делаешь это по собственной инициативе, — пояснил он свой отказ.

Все еще озадаченный поведением родственника, Помпей Руф разгуливал повсюду, очень дружелюбно приветствуемый каждым встречным — от центуриона до рядового. Мнением младшего консула интересовались по любому поводу, чем он был весьма польщен. Однако Помпей Руф оказался достаточно разумным, чтобы держать свои наиболее опасные мысли при себе, по крайней мере до тех пор, пока не уедет Помпей Страбон и командование не перейдет к Помпею Руфу не на словах, а фактически. Руф был поражен полным отсутствием гигиены и вопиющим антисанитарным состоянием лагеря. Помойные ямы и отхожие места были переполнены и находились слишком близко от тех мест, откуда люди брали питьевую воду. «Как это типично, — думал Помпей Руф. — Когда эти равнинные жители решают, что место достаточно ими загажено, то просто встают и переходят на новое».

Когда младший консул увидел большую группу солдат, идущих ему навстречу, то не испытал ни страха, ни дурного предчувствия, поскольку все они улыбались и, казалось, были страшно рады встрече. Помпей Руф даже воспрял духом. Возможно, ему удастся растолковать им свои соображения о лагерной гигиене. Поэтому когда они приблизились вплотную, он дружелюбно улыбнулся — и едва почувствовал, как лезвие первого меча рассекло его одежду, вонзилось между двумя ребрами и застряло там. Посыпались удары, быстрые и многочисленные. Помпей Руф не успел и крикнуть — он даже не успел вспомнить о мышах и изъеденных ими сандалиях. Он был мертв прежде, чем упал на землю. А его убийцы тотчас исчезли.