Колин Маккалоу - Бита за Рим (Венец из трав)

— Теперь, когда я нашел секрет успеха, Квинт Лутаций, — с самодовольным видом проговорил Октавий, — я смогу сделать все, что захочу. — И, видя, что Луций Цезарь проследовал к выходу вслед за братом, добавил им вдогонку: — Завтра состоится собрание в Сенате. Предлагаю вам быть там.

В отличие от Иерусалима или Антиохии, Рим не слишком верил пророкам и предсказателям. Авгуры проводили обряды ауспиций в истинно римском духе: не слишком доверяя собственной интуиции, они делали это строго в соответствии с книгами и таблицами.

Существовал, однако, один подлинно римский пророк, патриций из рода Корнелиев, которого звали Публий Корнелий Куллеол. И как раз теперь он страстно желал, чтобы никто не вспоминал его несчастного прозвища, которое означало «мошонка». Впрочем, он был уже таким древним старцем, что никто и не помнил его молодым или хотя бы пожилым. Он жил на ненадежный и небольшой доход, получаемый от своей семьи. Обычно его видели на Форуме сидящим на ступеньках, ведущих в храм Венеры Клоакины. Этот храм был древнее базилики Эмилия; его объединили с ней уже в процессе строительства последней.

Не будучи Кассандрой или религиозным фанатиком, Куллеол ограничивался в своих предсказаниях результатами важнейших политических событий; он никогда не возвещал конца света или появления какого-то нового, еще более могущественного бога, нежели Квирин или Юпитер. Ему удалось предвидеть войну против Югурты, нашествие германцев, Сатурнина, войну с Италией и войну на Востоке против Митридата, причем последняя, как он уверял, будет продолжаться на протяжении жизни целого поколения.

На рассвете того утра, когда братья Цезари возвратились в Рим, Сенат собрался в первый раз со дня резни, учиненной Октавием. Члены Сената боялись этого заседания. До сего дня самые страшные преступления совершались во имя Рима отдельными лицами или толпой на Форуме, но резня в «день Октавия» была слишком тесно связана непосредственно с Сенатом.

Сидящий на верхних ступенях храма Венеры Клоакины Публий Корнелий Куллеол казался неотъемлемой принадлежностью этого места, и ни один из отцов Сената не заметил его, хотя при виде их Куллеол радостно потер руки. Если он сделает то, за что щедро заплатил Гней Октавий Рузон, ему никогда уже больше не сидеть на этих ступеньках, и он сможет наконец избавиться от опостылевшей роли предсказателя.

Сенаторы задержались в портике Гостилиевой курии. Разбившись на небольшие группы, они обсуждали между собой «день Октавия». Высказывались предположения о том, что это событие может быть каким-то образом связано с сегодняшними дебатами. И вдруг над их головами раздался пронзительный визг. Куллеол мгновенно оказался в центре всеобщего внимания. Он поднялся на носки, выгнул спину, вытянул руки, переплетя пальцы, и закричал с такой силой, что на его искривленных губах появилась пена. Поскольку Куллеол никогда не давал предсказаний, доводя себя до экстаза, все подумали, что у него просто припадок. Одни сенаторы и завсегдатаи Форума продолжали зачарованно наблюдать за ним. Некоторые приблизились к прорицателю и попытались спустить его вниз. Он слепо боролся с ними, царапаясь, открывая рот все шире и шире, пока наконец не закричал.

— Цинна! Цинна! Цинна! Цинна! — завывал Куллеол. Он тотчас получил очень внимательную аудиторию.

— Пока Цинна и шесть его народных трибунов не будут высланы, Рим будет погибать, — верещал старец, трясясь и шатаясь. Он вопил, повторяя одно и то же раз за разом, до тех пор пока не свалился на землю. Его унесли, бесчувственного.

Пораженные сенаторы наконец расслышали голос консула Октавия, который уже давно призывал их в зал заседаний, и поспешили в Гостилиеву курию.

Никто так и не узнал, какие объяснения старший консул намеревался дать относительно ужасных событий на Марсовом поле. Теперь внимание Сената было приковано к сверхнеобычной одержимости Куллеола и к его предсказанию.

— До тех пор пока младший консул и шесть его народных трибунов не будут изгнаны, Рим будет погибать, — задумчиво повторил Октавий. — Великий понтифик, фламин Юпитера, что вы скажете об этом удивительном заявлении Куллеола?

— Полагаю, что должен воздержаться от комментариев, Гней Октавий, — покачал головой великий понтифик Сцевола.

Октавий решил настаивать, но, посмотрев на Сцеволу, изменил свое решение. Врожденный консерватизм великого понтифика заставлял того мириться со многим, но запугать или ввести в заблуждение Сцеволу мало кому удавалось. Когда в Сенате не так давно обсуждался подобный случай, именно Сцевола резко осудил приговоры, вынесенные Гаю Марию, Публию Сульпицию и остальным, просил их помиловать и призвать вернуться. Нет, лучше не враждовать с великим понтификом. Кроме того, Октавий имел намного более легковерного свидетеля в лице фламина Юпитера. Старший консул решил, что именно этот достойный человек признает ужасное предзнаменование подлинным.

— А ты что скажешь, фламин Юпитера? — строго спросил он.

Луций Корнелий Мерула поднялся:

— Принцепс Сената Луций Валерий Флакк, великий понтифик Сцевола, старший консул Гней Октавий, курульные магистраты, консуляры, отцы-основатели! Прежде чем я прокомментирую слова прорицателя Куллеола, я должен поведать вам о том, что произошло вчера в храме Великого бога. Я проводил ритуальную уборку помещения, когда увидел небольшую лужицу крови на полу, за цоколем статуи Великого бога. Кроме того, там лежала голова птицы — мерулы, черного дрозда! Моего тезки! И я, кому нашими древними и благословенными законами запрещено находиться в присутствии смерти, усматриваю в этом предвестие… сам не знаю чего! Моей собственной смерти? Смерти Великого бога? Я не знал, как растолковать эту примету, и посоветовался с великим понтификом, но он оказался бессилен.

Луций Корнелий Мерула кутался в свой двойной плащ, что выглядело довольно странно, поскольку Мерула никогда раньше так не делал. Да и вообще он плохо выглядел: был весь в поту, его круглое, гладкое лицо под острым, цвета слоновой кости, шлемом блестело каплями пота. Он продолжал:

— Но кое-что я разузнал. Найдя голову черного дрозда, я стал искать его тело и обнаружил, что это создание свило гнездо в расщелине, под золотой мантией статуи Великого бога. И в этом гнезде лежало шесть мертвых птенцов. По всей видимости, кошка поймала и съела их мать. Все, кроме головы, разумеется. Но кошка не смогла добраться до птенцов, которые погибли от голода. Я осквернен. — Фламин Юпитера содрогнулся. — После этого заседания Сената я буду вынужден совершить обряды, которые очистят от скверны меня самого и храм Юпитера. То, что я скажу вам сейчас, является результатом моих размышлений над этой приметой. Те выводы, к которым я пришел, я сделал самостоятельно. Я понял это еще до того, как услышал крики Публия Корнелия Куллеола, впавшего в сверхъестественное пророческое безумие.