Илья Бражнин - Моё поколение

У него помутилось в глазах от этих мыслей. На мгновенье он увидел Аню в недосягаемом далеке. Она была рядом — и она была бесконечно отдалена от него. Он сидел сгорбленный, смятый, раздавленный, пока не почувствовал в своей руке её мягкую, ласковую руку. Тогда он поднял голову. К нему вернулось мужество… В самом деле. Зачем отчаиваться? Разве нельзя перешагнуть эти проклятые границы? Пренебречь ими? Растоптать их? Разбить?

— Ничего, Елка, — сказал он выпрямляясь, — ничего, мы пойдем к нам. Мать нас примет.

Он решительно поднимается со скамейки. Она покорно и с готовностью следует за ним. Перед калиткой они останавливаются. Сердце бьётся так, что каждому из них кажется, будто другой слышит его сердце. Может статься, так оно и было.

Они медленно переходят двор. Он берет её за руку и ведет через темные сени. Так она входит в новый дом.

Данька встречает её как старую знакомую и рисует ей чертиков. Потом он выдергивает у неё из косы ленту и прячет её. Но она и не думает сердиться. Тогда Данька добровольно возвращает ей ленту. Они становятся закадычными друзьями.

Голубиная тихость её покоряет неприступную Гесю, и они долгими вечерами говорят, сидя вплотную друг к другу и укутав плечи единственным в доме теплым платком.

Она приходит к Левиным каждый вечер. Пусть Агния Митрофановна шипит на неё, багровея от надсады, и обзывает шлюхой, и сторожит её возвращение, и снова пилит и сыплет унизительной грязной бранью; пусть тяжело и угрожающе молчит мрачный как туча отец; пусть бабка Раиса, носит ей тайком наверх припрятанный ужин и приправляет его слезливой и жалостной укоризной и соседскими сплетнями, пусть, — всё равно она каждый вечер приходит к желтой калитке на Поморской, торопливо перебегает двор и с радостно бьющимся сердцем входит в дом.

Если Илюша ещё не вернулся с урока, она ждёт его. Она помогает Даньке готовить уроки и Софье Моисеевне ставить самовар, мыть посуду, прибираться по дому. Она знает уже всю жизнь Софьи Моисеевны и её детей, пересказанную долгими вечерами. Софья Моисеевна сидит за отделкой какой-нибудь шляпки, а Аня сидит рядом и слушает, задумчиво глядя на хилый огонек лампочки.

Она уже знает, как протекала корь у Илюши, когда ему было четыре года, чем угощали на свадьбе у тети Лены тридцать пять лет тому назад, почему пришлось Гесе выйти из гимназии и поступить в фельдшерскую школу и откуда у Даньки на спине следы ожога.

Если что-нибудь в доме пропадает — а у Левиных всегда что-нибудь ищут: то Данькину шапку, то Илюшин учебник, то очки Софьи Моисеевны, — Аня первая находит пропажу где-нибудь за буфетом или в кухонном столе.

Софье Моисеевне кажется, что она уже не может обойтись без Анечки, что и Геся без неё скучает, и Данька капризничает и плохо готовит уроки. Но когда поздно вечером Илюша уходит провожать Аню, Софья Моисеевна долго сидит одна, забыв о лежащем на коленях вечном шитье, и думы её невеселы. Потом, улегшись в постель, она ещё долго не может сомкнуть глаз… Чем все это кончится… Боже мой, чем всё это кончится? В лавке Тороповых ей уже нельзя показаться на порог, а о том, чтобы, как прежде, взять в долг фунт трески, и думать нечего.

Наутро она забывает о горьких ночных думах, чтобы, прилаживая к шляпке муаровую ленту или цветы, вдруг снова вспомнить о них и закапать слезами и шляпку, и ленты, и цветы. Вечером, когда приходит Аня, она встречает её ласковым «здравствуйте, Анечка» и грустно вздыхает.

А ночью она снова не спит, и день ото дня копятся под глазами морщинки, и копится тревога, и ревниво, беспокойно бьётся материнское сердце.

Неожиданно Петя Любович обнаружил склонность к уединению, что совершенно противоречило прежнему его стремлению блистать в шумных компаниях. Было замечено, что он что-то усиленно сочиняет, закрываясь при этом от любопытствующих соседей рукавом и общей тетрадью. В буйных развлечениях, происходивших на уроках рыхлого и доброго немца, он не принимал никакого участия. Он даже отказался составить Жоле Штекеру компанию в двадцать одно, и Жоле пришлось сражаться в очко с Ширвинским. Всё это совпало со временем окончательного разрыва Пети с кружком Рыбакова.

Петя не был одинок в своих тайных трудах. Грибанов и Веденеев, которые вместе с ним после истории с зеленым бюваром ушли из кружка, часто шептались по углам с Петей и совали ему какие-то бумажки. Тайна разъяснилась вскоре после зимних каникул. На уроках бойкого мосье Декомба, весело выкрикивающего грустную повесть терзаний Жана Вальжана и необходимые сведения о правилах спряжения неправильных глаголов, Петя передал, Ширвинскому плотно сшитую тетрадочку. Ширвинский жадно впился в тетрадочку, похохатывая быстро прочел её и с веселым подмигиванием передал Носырину. Тетрадочка в течение дня обошла весь класс, всюду вызывая смех и одобрение.

Это был первый гимназический рукописный журнал. На обложке его, ярко раскрашенной акварелью, было Крупно выведено:

«РАССВЕТ» № 1

орган независимых семиклассников, выходит непериодически,

по мере накопления материала

Тираж один экземпляр

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР ПЛЮБ

Над этими необходимыми для читателя сведениями было изображено восходящее солнце в виде гимназической фуражки с гербом, от которого толстыми лучами распространялся во все стороны «свет знания». Под солнцем зрела плодоносная «нива научная», по которой шагал с книгой в руках тощий, иссушенный науками гимназист. На одной из раскрытых страниц книги можно было прочесть выстроенные в колонну:

Глаголы основные

Глаголы производные

Глаголы сложные

Глаголы первоначальные

Глаголы немые

Глаголы плавные

Глаголы безличные

Глаголы вспомогательные

Глаголы правильные

Глаголы неправильные

Глаголы начинательные

Глаголы недостаточные

Глаголы отложительные

Глаголы полуотложительные

Глаголы усиленного действия

У ног гимназиста на «ниве научной» зрели пышные злаки и плоды. Под каждым из них были соответствующие надписи: «корень ученья», «корень зла», «корни глаголов». На «корнях ученья» произрастали «плоды просвещения», на «корнях зла» — жирные единицы и двойки, на «корнях глаголов» — суффиксы и флексии. Последние не рекомендовалось путать с флоксами. Над нивой сияла семицветная радуга, а за ней значилось мудрое изречение: «Корень учения горек, да и плод не слаще».

За обложкой следовала передовица, сообщающая, что «смеяться вовсе не грешно над тем, что кажется смешно».

Был в журнале и отдел поэзии, в котором каллиграфически выписано было стихотворение, содержавшее в себе следующие проникновенные строки: