Владилен Машковцев - Золотой цветок - одолень

— Какая трава волшебна?

— Хрущ! Черемша! Бери тройчак! Кислицу рви! Хрю-фю! — ответил боров по-человечески.

У Лады подкосились ноги. Правду бабы шептали, что колдуньи свиньи грамотейные, читают черную магию, умеют говорить... Вот и не верь слухам! Существует сила речистая!

— Чо шары выкатила? Шибко перепужалась? Хрю-хрю! — миролюбиво мотнул рылом боров.

— Ты черт? — еле выговорила побледневшая Лада.

— Я боров! Меня кличут Ермошка! А ты дура! Не раздави ногой корень бурундука. Редкий корень! Лечит печень! Хрю-хрю!

Беседа Лады с хрюшкой прервалась неожиданно. На пригорке завизжала пронзительно Верка Собакина. Она бросилась с криком к болотцу:

— Ордынцы! Хайсаки окружают! Мамоньки!

Девчонки затихли. Сначала вроде ничего не было слышно. Но через какое-то мгновение конский топот и вопли хлынули со всех сторон. Евдокия села на борова, приказав юницам:

— Сломите по тростниковой трубке и ныряйте в жижу болотную. Держитесь тамо за осоку. А дышите через трубки. И долго таитесь. Не вылазяйте! А я отвлеку татарву...

Мурза охватил сайгачью низину скрытно. И бросились его воины с арканами ловить русокосых юниц и невест, ушедших в степь без охраны так далеко. Верещали и метались девчонки. Но не было рядом ни коней, ни защиты. И одна за одной ложились они полоненно поперек конских хребтов. Кланьку заарканил сам предводитель — Мурза.

— Якши! Матор кыс! (Хорошо! Красивая девушка!)

Рвала свои волосы с плачем Злата Блинова, убивалась Оля Лапша, скулила Пашка Добрякова. Хрипела, пытаясь удавиться, Варька Телегина. Выла Малаша Оглодай. Стонала от боли и горя Василиска Душегубова. И хохотали весело узкоглазые молодые вои.

— Джабык кызымка! Джаман! (Тонкая девчонка! Плохо!)

— Мин ач юан кыс! Алтыншаш! (Я хочу толстую девицу! Луноволосую!)

— Мало невест гулял в степь! Не всем добыча!

— А почему никто не взял на аркан бабайка?

— Как называется бабайкин конь?

— Свыня!

— Кто пронзит стрелой свыню?

— Не трожьте ее, это бабка-шайтан, шаман. Она может навести порчу. Отойдите от нее подальше, — сплюнул Мурза.

— Куда пойдем? К чистому озеру или на тропу купцов? — спросил тысяцкий.

— Сколько взяли молодаек? — поинтересовался Мурза.

— Три десятка и шесть.

— Двинемся сразу на дорогу купцов. Добыча велика и драгоценна. Казаки могут послать погоню.

— Говорят, Меркула и Хорунжа у них пока еще нет...

— Я опасаюсь атамана Скоблова. Однако он не догонит нас. Мы продадим руслянок в гаремы кызылбашам, туркам. Нам надо золота. Много золота для войны. Мы купим порох, пистоли, заморский пушка!

Так была решена участь полонянок. И не раз еще поседеют отцы, теряя дочерей. Будут рыдать матери безутешно. А синеглазых чаровниц будут продавать на шумных базарах Хивы и Стамбула, Каффы и Бухары.

Ордынцы напоили коней и пошли к югу. Казацкая погоня им не угрожала. Кибиток и обоза у них с собой не было. Пленниц усадили на быстроногих верблюдов. Колдунья долго ехала на борове за войском Мурзы. Она выкрикивала проклятия, размахивала клюкой. Кланька не выдержала:

— Ополоумела ты, Евдокия? Поспешай лучше в городок. Мож, настигнут казаки ворогов... Мож, ослобонят нас...

Верблюды с полонянками шли кучно, не цепочкой, как обычно ходят в караванах. Девчонки начали переглядываться, переговариваться:

— А где Верка Собакина?

— И Лады Скобловой нет!

— И Любки Мучаги не видно.

— Нийна Левичева пропала...

— Девки! А ить и Дуньки Меркульевой с нами нетути!

— Колдунья их превратила в невидимок, должно.

— А пошто нас ведьма не спасла?

— Так мы над ней надсмехались... в грязь бросили...

Милка Монахова кивнула Паше Добряковой:

— Надобно ускользнуть как-то от поганцев.

Задумка о побеге у всех была. И на вторую же ночь Варька Телегина, Злата Блинова и Оксана Буракова выползли из-под кошмы в степь, сели на коней, обвязав копыта клочьями своих юбок и платьев, скрылись незаметно. Ордынцы обнаружили побег полонянок токмо утром, после намаза. Погоня за ними не принесла успеха. Разве догонишь казачку в степи, когда она села на коня? Мурза самолично отрубил головы ночным стражникам. Охрану после этого ужесточили. А самых красивых и непокорных — Кланьку, Милу Монахову и Василиску Душегубову заковали в колодки. Когда ветер повернул к закату, ордынцы подожгли степь.

На осьмой день одновременно с разных сторон возвернулись в Яицкий городок юницы, которые отсиделись с камышинками в болоте. И те, что сбежали из плена. Одних привела колдунья, других — Варька Телегина. И завыли матери от горя во многих избах. Казацкие разъезды искали девок, но не в степи, а на правом лесистом берегу реки, куда и ходили всегда травознайки. Много было разговоров, аханий и шепотков. Зоида Поганкина по сорок раз в день за водой к чистому колодцу бегала, шептала бабам:

— Девки-то, которы вернулись, никому не потребны. Никто их в замужество не примет. Ордынцы их испоганили, изнахратили! Всех до единой! Даже дитю — Дуньку Меркульеву лишили девичества!

Богудай Телегин с полком ринулся в погоню за Мурзой. Но дальше сайгачьей долины казаки не пошли. На сотни поприщ, вокруг крутила вихри пепла обгорелая, черная степь.

Из бойницы новой побеленной церкви был виден весь Яицкий городок. Отец Лаврентий разомлел от сытости, тепла, радости и великого приобщения к судьбе казацкой земли. У чистого колодца бабы гутарили. Устин Усатый сидел на чурбаке возле селитроварни. Мимо храма прошла трижды Вера Собакина. У плетня Сенька-писарь размахивал своими по-девически белыми руками перед Дуней Меркульевой, что-то говорил ей ухитрительно, улыбался, изысканно расшаркивался. Кузьма и Ермошка от причала до кузни глыбы красной руды таскали. Груня Коровина своего Хорунжонка выказывала, за ручку по травке водила. Золотого блюда на дереве пыток не было. Кто-то украл позапрошлой ночью. И ведьма-знахарка найти не могла, отказалась искать.

Давно вернулся с посольством из Москвы атаман Меркульев. Присоединился Яик к Руси добровольно. Грамота царская с печатью о льготах казацких висела в казенной избе на дуване. Мухи грамоту засидели. Купец Гурьев крепость возводил в устье реки, загородил пушечно выход в море. И учуг в устье поставил, загородил дорогу рыбе. Но полк Хорунжего разорил гурьевский учуг, побил рыбаков. Гурьев едва ноги унес в Астрахань. В тот же год по велению государя Михаила Федоровича ходили яицкие казаки в далекий поход на Смоленск. Полковник Скоблов возглавлял отряд. Но русские войска не могли взять города. Овладел было Скоблов северной башней, да дворянские сотни не поддерживали его. И побили вороги казаков и погиб храбрый Скоблов.

Вместе с Меркульевым из Московии пришел в Яицкий городок полк стрельцов. За два-три года стрельцы все переженились на казацких юницах. Первым обвенчался сам полковник стрелецкий — Прохор Соломин. Олеська Меркульева стала его женой. Вскоре поплыли павами под венец Оксана Буракова, Варя Телегина, Злата Блинова, Нийна Левичева и другие девки. А шинок Соломона хирел. Торговый лабаз завлекал казаков дешевизной. И Богудай Телегин лавку открыл. Грызлись торгаши, вредили друг другу. А бабы шинок Соломона дважды поджигали, требовали запрет на винопитие. О тот же год, когда хвалебные молебны справляли по рождению наследника — царевича Алексея Михайловича, приходили послы в Яицкий городок от кызылбашей и турецкого султана. Пытались они разрушить единение казаков с Москвой. Меркульев дары заморские принял, раскошелился ответно. А ушли послы попусту, выпроводили их ласково. Однако не токмо это радовало отца Лаврентия. Главное — не по дням, а по часам крепла и очищалась вера русская, христианская. И раскрывалось возвышение веры не в подношениях церкви, как ранее, не в молитвах даже, а в исповедях прихожан. Когда-то самое большое раскаяние было в признании о краже, прелюбодеянии. В убийстве и других опасных преступах никто и никогда не каялся. А в прошлом году призналась Скворчиха, что хату Ермошки спалил ее погибший муж. И Зоида в этом же плакалась, будто она подожгла дом Ермошки. Кто же из них? Сами себя почему-то оговаривают. Мокриша на исповеди скулила: мол, не могу жить, отравила-де я есаула Скворцова, яду бросила ему в жбан с квасом. Но не по хотению злодейство совершила, а по наущению матушки Поганкиной. Ох, тяжки грехи человеческие! Донимала на исповедях более всех Верка Собакина.