Мор Йокаи - Сыновья человека с каменным сердцем

– Сударыня, я ищу у вас одного мальчика, за которого тоже давно не платили. Его передала вам госпожа Байчик, зовут его Карл, на шее у него привязана половинка медяка, а на груди – синеватая родинка.

– Ну, голубчик, вы сделаете доброе дело, если заплатите за маленького Карла.

– Покажите же мне его!

– Ах, нет, нет, он не здесь. Он – в отдельном помещении.

– В отдельном помещении?

Рихард почувствовал, что его мнение о Касе меняется к лучшему.

– Сейчас я его принесу, пожалуйте пока в горницу.

– Я хочу пойти вместе с вами. Я заберу этого ребенка с собой.

– С собой? Ну. тогда другое дело. Только вам с ним будет, пожалуй, хлопотливо. Бедняжка сильно хворает.

– Что с ним/

– Глаза болят. Потому-то я и поместила его отдельно – боюсь, как бы не заразил остальных. Ведь он сам тоже заразился – от того, что помер на прошлой неделе.

– Но почему же вы их не лечите?

– Да уж пробовали, даже купорос вдувала ему в глаза – ничего не помогает. Известку бы из рачьих потрохов ему достать или вот семян болотной травки.

А если и это не поможет, тогда уж нет средств.

Без умолку болтая, Каса провела Рихарда через грязный двор до хлева, рядом с которым помещался вход в темный дровяной сарай. Там, в тесной клетушке, Рихард увидел полуголого ребенка, прикрытого обтрепанной сермягой; мальчик лежал с закрытыми глазами.

Услышав шум приближавшихся шагов, ребенок принялся стонать.

– Водички, пить хочется!..

– Я, сударь мой, устроила его в местечко потемнее, чтобы свет глазам не вредил.

– Подите и принесите воды.

– Ох, сударь мой любезный, нехорошо давать больному воду. Я никогда не пою их, если они хворают, от этого один только вред.

Но тут Рихард так прикрикнул на болтливую бабу, что у нее с перепугу подкосились ноги.

– Немедленно принесите воды!

Касе пришлось выполнить его приказание. Она сходила к колодцу и принесла в глиняном кувшине воды.

Рихард приподнял голову ребенка и поднес сосуд, к его губам. Несчастный малыш жадно выпил чуть не половину кувшина. Тогда, смочив свою ладонь, Рихард осторожно вытер лицо мальчика. На губах больного появилась слабая улыбка. Вынув из кармана белый платок, Рихард завязал больные глаза ребенка, поднял его с опилок, на которых тот лежал, и завернул в свою шинель.

«У бедняжки на ногах рваные башмачки…» – вспомнил Рихард слова Отто Палвица.

Когда он вынес мальчика на свет и увидел, в каком он состоянии, то понял, почему Палвиц не захотел жениться на той, которая могла допустить, чтобы ее дитя попало в такие руки. Если бы кирасир мог увидеть сейчас своего сына, он, верно, убил бы бездушную женщину, носившую на пальце его обручальное кольцо.

Рихард до самой пролетки нес мальчика на руках. Каса не отставала от него. Ведь надо было довести дело до конца, надо было выяснить, кто же заплатит ей за содержание ребенка?

Усадив маленького Карла в экипаж, Рихард вынул кошелек и отсыпал женщине кучу монет.

– В награду за хороший уход!..

Каса увидев, что полученная сумма вдвое превышала ту. что ей причиталась, рассыпалась в изъявлениях благодарности. Однако Рихард резко оборвал ее:

– Вот что, Каса! Сейчас я сожалею лишь об одном – что мы не живем в те времена, когда сжигали ведьм. Если бы вас жгли на костре, я охотно пришел бы полюбоваться этим зрелищем.

Так любезно распрощался Рихард с бездушной женщиной.

Проезжая околицей деревни, он внимательно разглядывал расположенный несколько поодаль погост. Там виднелись длинные ряды крошечных могилок, обозначенных белыми и сине-зелеными крестиками. И ему почудилось, что низенькие, торчащие из земли кресты, – это головы кайманов, [116]угрожающе высунувших своп пасти из мутных вод. Только ту страшную казнь, которую кайманы совершают за минуту, здешние чудовища затягивают на несколько лет.

Добравшись до Пешта, Рихард приказал везти себя прямо в детскую больницу.

Однако не подумайте, что это – государственное заведение. Отнюдь нет. Больница создана на пожертвования добросердечных граждан, а забота казны направлена на то, чтобы изымать из этой суммы несколько тысяч форинтов в виде налога, иначе говоря, обирать несчастных и обездоленных, нуждающихся в сострадании, потому что они дети, и больные дети. Но ведь «Астарта голодает» – и государственный бюджет не гнушается даже детской кашкой!

Рихард нашел самое подходящее место для ребенка Отто Палвица; здесь ему спасут жизнь.

Он внес в банк значительную сумму денег, так что одних процентов с них должно было хватить на содержание и обучение мальчика; кроме того, он зарегистрировался в городском магистрате, как попечитель ребенка. Теперь Отто Палвиц мог спокойно спать в земле.

На другой день в Будапеште состоялись грандиозные торжества.

Погибших в битве героев хоронили с торжественной пышностью, как и подобает делать победоносной нации. Грудь доблестных воинов, отличившихся при штурме крепости, украсили орденами, а благодарные жители Пешта устроили в их честь великолепное пиршество.

Рихард с нетерпением ждал окончания празднества, Он спешил в детскую больницу; не стало ли лучше маленькому Карлу?

Ненавижу свое отечество!

Есть ли на свете слова более позорные и кощунственные, вызывающие содрогание у людей?

Неужели кто-либо способен испытывать столь чудовищное чувство?

Неужели существует человек, способный действовать под влиянием подобных чувств?

Истории известны великие люди, произносившие столь кощунственные слова, но все они сами изнемогали затем под их тяжестью.

Изгнанный из Рима Кориолан [118]с ненавистью захлопнул ворота родного города, но когда наступил час мести, он, плача как ребенок, повернул вспять.

Шаламон, [119]лишенный народом короны, разразился проклятиями и убежал с поля брани, но все же кающимся отшельником вернулся в родные места, чтобы благословить отчизну на пороге фехерварского храма!

Велизарий [120]трижды проникался ненавистью к неблагодарному отечеству, но когда враг подходил к его рубежам, он трижды спасал родину от грозной опасности. Последнее горькое разочарование его подкосило.

Престарелый Фоскари, [121]возненавидевший отчизну, умер от разрыва сердца.

Боливар, [122]исполнившись вражды к родной стране, швырнул ей корону, но сражаться против нее не стал.

Пал Бельди [123]предпочел погибнуть в темнице, но не принял чужеземной помощи, которая сделала бы его владыкой отечества, против которого он восстал.

А распятый на кресте Христос изрек: «Отче, прости им», – испрашивая тем самым прощение своим соотечественникам, сынам Иудеи, которых всего три дня назад он столь гневно предавал анафеме.

Одна мысль о ненависти к родине способна надломить и лишить сил всякого, будь то простой смертный, демон или даже бог, ибо душа каждого неотделима от родной земли, которую он вздумал ненавидеть!