Александр Ласкин - Ангел, летящий на велосипеде

Во-первых, такова ее реакция на пропущенное, но безусловно присутствующее в тексте. Во-вторых, жизнь не раз доказывала ей, что ощущения могут быть достовернее фактов.

Ее книга завершалась письмом мужу.

Вновь она обращалась к Осипу Эмильевичу, исчезнувшему из этой жизни, но, возможно, обретшему новое воплощение:

- Это я Надя. Где ты?

Многие знали правду о смерти Лютика, но нарушить запрет Юлии Федоровны никто не решился.

О самоубийстве матери Арсений Арсеньевич узнал в конце шестьдесят четвертого года от сестры Христиана, Агаты Стрэм. Долгое время, подобно Осипу Мандельштаму, он был уверен в том, что Лютик умерла от разрыва сердца.

В августе 1967 года Арсений Арсеньевич вместе с женой направился в Осло по приглашению все той же Агаты. Наконец-то и ему выпало пересечь границу, увидеть дворцовые куколи, пожить в доброжелательном семействе Вистендалей.

Первое путешествие в капстрану, масса самых разнообразных впечатлений! Казалось бы - гуляй по незнакомому городу, глубже вдыхай морской воздух, но гости все больше расстраиваются.

Куда ни направятся Смольевские - всюду им встречается Лютик, или, по крайней мере, напоминание о ней.

Только они вошли в красивейший парк, набрали полные легкие сильнейших летних запахов, - как сразу услышали печальную историю.

Оказывается, за несколько дней перед смертью Лютик именно здесь сообщила о своем решении.

- В Осло два крематория, один напротив другого. Она прямо указала, где именно ей хотелось быть похороненной.

Сестра Христиана хорошо помнила, что Лютик произнесла это так, словно речь шла о новом платье или походе в театр.

Кстати, был разговор и о платье. Однажды Лютик вклинилась в беседу приятельниц, обсуждавших моды на воротнички.

Как обычно, она улыбалась невиннейшей улыбкой, смотрела распахнутыми глазами, говорила тихим голосом.

- До фасона следующего года, сказала она, мне уже не дожить.

Вот такой она была человек!

Арсений Арсеньевич даже посочувствовал:

- Сколько горя Лютик причинила Вашей семье…

Агата ответила сразу и резко:

- Я попросила бы в моем присутствии не говорить о ней плохо.

Выдержать смерть Лютика было невозможно!

Христиан Вистендаль заболел, заметался в поисках выхода.

Вскоре он принялся переводить ее воспоминания.

Казалось бы, кому на его родине интересна никуда не ведущая череда ее поклонников, цепочка повторяющихся обольщений и неудач?

Впрочем, для него главное - продолжить разговоры с женой.

К тому же он пытался вернуть давние ощущения. Вспомнить себя, сидящим за столом. Ее, разгуливающей по комнате.

Воистину, минута интимная и тайная. Трубка телефона снята с рычага. Дверь заперта на ключ.

Очень часто, прямо посреди страницы, Лютик призывала мужа на помощь. Возвращение в прошлое было для нее не столь мучительно, если рядом находился он.

Христиан оказался отменным стенографистом. Ни одна буква у него не дрогнет, не нарушит ровного строя. Если он и удивится, то не сразу, а только по окончании работы.

Придумывала Лютик и другие испытания.

Однажды она показала на компанию за соседним столиком и так представила будущему супругу этих людей:

- Каждый из них был моим любовником.

Как видно, собираясь уйти из жизни, она думала о том, что Христиану все по плечу.

Оказалось, сил не так много. Скорее всего, он просто храбрился, пытался выдать желаемое за действительное.

В июне 1934 года, в возрасте тридцати двух лет, Вистендаль неожиданно скончался от «сердечного приступа».

Истинной причиной его смерти можно считать недоумение, поселившееся в нем после гибели жены.

Так и не смог он понять, за что ему такое наказание и такая любовь.

Из тех, кто хотел возобновить общение с ней после смерти, один человек предпочел стихотворную форму.

Нельзя сказать, что художнице Баруздиной привычно разговаривать стихами, но тут выбор зависел от умершей.

Все-таки наиболее доступен Лютику был именно поэтический язык.

Стихи Варвара Матвеевна поместила в нижнем углу портрета умершей. Как обычно, Лютик чуть склоняла голову, но смотрела не в сторону этого текста, а куда-то вдаль.

Последнюю строчку послания художница даже не пыталась оправдать ни размером, ни рифмой. На то это и вздох, что он нарушает общий ритм.

Следует сказать и о засохших цветах, которыми Юлия Федоровна украсила эпитафию.

Она как бы окружила строчки Варвары Матвеевны своим вниманием.

Как бы вздохнула в ответ на ее вздох.

Это далеко не все попытки вступить в контакт с Лютиком.

Вот хотя бы история о том, как мы с Арсением Арсеньевичем ходили в кино.

В феврале 1996 года в киноцентре «Ленинград» готовились к фестивалю «Серебряный век». У нас появилась возможность посмотреть несколько фильмов, в которых Лютик снималась в начале двадцатых годов.

Все складывалось очень удачно. Нам предоставили киномеханика и зрительный зал. К тому же давно ожидаемой встрече предшествовало приглашение.

На неоновой рекламе перед входом в кинотеатр одно слово было не зажжено. Оставалось еще два: «Посетите… Ленинград».

Кажется, обращались персонально к нам.

В Ленинград мы и собирались попасть.

Даже советские режиссеры, более или менее вдохновенные исполнители заказа, кое-что чувствовали верно.

Если их картины снимаются на фоне пейзажей Павловска и Царского Села, то им не обойтись без «ощущения личной значимости».

Что это за конец режима, если в нем не участвуют люди со стальной спиной и взглядом поверх голов?

Лютик когда-то жила в этих местах. Ей следовало не перевоплощаться, но только вспомнить кое-что.

Она сама написала об этом так:

«…Я бывала занята преимущественно в исторических картинах, и была вполне на своем месте. Мне очень шли стильные прически, я прекрасно двигалась в этих платьях с кринолинами, отлично ездила верхом в амазонках, спускавшихся до земли, но ни разу мне не пришлось сниматься в платочке и босой. Так и значилось в картотеке под моими фотографиями: «типаж - светская красавица»».

Оказывается, не так мало в Ленинграде людей с хорошими манерами! Конечно, в очередях об этом не догадаешься, но на съемочной площадке можно ничего не скрывать.