Тулепберген Каипбергенов - Непонятные

— Стража!

Два стражника, стоявшие как каменные изваяния у дверей, ожили, подбежали к Ерназару, сорвали с его плеч бийский халат, поволокли к выходу. Ерназар был неутешен, он плакал и все твердил: «Не может быть! Он жив! Не может быть!»

Хан поднялся и коснулся пальцами плеча сына. Ахун повалился наземь и запричитал:

— Наш великий хан, осмелюсь дать вам совет! Совет во славу Хорезма!.. Пошлите к башкирам, казахам и татарам пять-шесть тысяч мулл вестниками вашей победы над русским войском!

— О, это святое дело! — поддакнул главный визирь.

— Пусть собираются! И еще: надо прислушаться к просьбе Алакоза… надо отправить к черным шапкам какого-нибудь известного просвещенного ахуна!

Кому может принести радость война? Разве тем только, кто уцелел, остался живым, да тем, кто дождался своих близких с поля брани.

В домах, куда возвратились воины из похода против русских, царит праздник, справляются той. В домах же, где женщины остались вдовами, а дети — сиротами, стоит плач, поселилась скорбь.

Кумар-аналык радуется вместе со счастливыми, плачет вместе с осиротевшими. Однако у нее своя кровоточащая рана. Она побывала в Хиве во второй раз, но ей не удалось свидеться с сыном и разузнать, где он. Зарлык также проделал долгий путь в Хиву — очень хотелось ему выручить Ерназара! — но и он вернулся ни с чем.

Испросив как-то согласия Улбосын, она позвала Гулзибу и поручила ей намолотить рис, а сама с Хожа-назаром принялась перебирать на солнышке шерсть.

— Кумар, эй, Кумар! — послышался чей-то возглас. — Суюнчи, суюнчи! Готовь подарок за радостную весть!

Гулзиба замерла, рука ее повисла в воздухе.

— Матушка, это Сержанбай кричит! Это он! Кумар-аналык как на крыльях понеслась навстречу

всаднику, который нес ей радость.

— Кумар, эй, Кумар, суюнчи, суюнчи! Ерназар стал бием! — Гнедая кобыла Сержанбая была вся в пене и пыли.

Кумар-аналык летела к Сержанбаю, словно молодая девушка на зов любимого. Овечья шерсть, которую она только что перебирала, прицепилась к подолу ее платья и волочилась по земле. Мать взяла лошадь Сержанбая за поводья, помогла ему спешиться, повела в большую юрту. Бай снял чапан, повесил его на остов юрты и принялся рассказывать:

— Свершилось! Освободили из темницы Ерназара. Он вступил в единоборство со спесивым иранцем и бросил его прямо к ханским ногам! Он осчастливил, он прославил весь Хорезм! Я собственными глазами видел слезы радости у повелителя! Хан пожаловал ему за это должность бия! Поздравляю тебя, Кумар, пусть счастье не покидает ваш дом! — Сержанбай едва-едва отдышался. — Я велел этому непутевому Шонкы быстрее скакать к тебе, ведь он резвее меня, моложе, — да куда там! «Зачем спешить?»-говорит. Лентяй, недотепа! Тогда поскакал я, летел к тебе что беркут, позабыл о своем преклонном возрасте! Уж очень хотелось обрадовать нашу Кумар.

— Аминь! Пусть бог всем нам пошлет радость. Поровну, никого не обделит! — Кумар-аналык, открыв сундук, вынула новый халат и положила его перед Сер-жанбаем.

Сержанбай смахнул слезу и, растроганный, протянул халат обратно Кумар-аналык:

— Спрячь! У меня всякого добра хватает, да и не в нем счастье. Жаль, поздно это смекаешь…

— Э-э-э, не говори так, Сержанбай! Не гневи бога! В этом мире только дьявол живет без надежды.

Бай вдруг горько заплакал. Кумар-аналык понимала, что все печали бая оттого, что нет у него детей — утешения в старости. Ей стало до сердечной боли жаль его.

Бай осушил глаза платком, но крупные слезы катились и катились по его щекам.

— Кумар, я немолод, конечно, и вроде бы сам себе голова, но нужен мне сейчас посредник… Да, хоть я и зрелый, да что уж там — пожилой человек, а все равно, видишь ли, испытываю затруднение, даже не знаю, как подступиться к делу… Сейчас вроде бы удобный момент… Не осудишь ли меня?

Я буду с тобой откровенен. Я считаю тебя матерью нашей страны, а в Ерназаре признаю и сына, и отца наших степей… Поэтому-то и думаю, что каракалпаки должны делить пополам с вами и ваше горе, и вашу радость. И еще — предпринимать серьезные шаги в жизни надо, прежде посоветовавшись с вами. Когда Ерназар томился в зиндане, я не решался обременять тебя, вносить в твою смятенную душу еще одну смуту да заботу. Ходил сам не свой. Пришло приятное известие явиться на большие торжества в Хиву. Я отправился туда, прихватив трех коров, их погонял Тенел. Я выручил за этих коров хорошие деньги, хотел при свидании с Ерназаром отдать их ему. Уж очень мне нужно было получить у него совет… Но, видать, мольба моя дошла до аллаха, смилостивился он над твоим сыном… — Бай умолк и долго-долго сидел, сосредоточенно размышляя. — Кумар, я хочу попросить у бога ребенка. Что, если я женюсь на молодой? Как ты думаешь? Угоден ли богу такой поступок? А?..

Кумар уставилась на него, удивленная, полная к нему жалости. Однако чем пристальнее она в него всматривалась, тем меньше удивлялась. Лицо сильного, волевого человека… изборождено глубокими морщинками, совсем как солончак, но глаза блестят молодо. Борода курчавится, длинная, окладистая, как лопата, значит, волосы не секутся. Рот, губы, зубы — нестарого человека. Да, старость еще не взяла над ним верх.

— Есть у тебя кто-нибудь на примете? Бай потупился, выдержал паузу.

— Кумар, мне никто так не подойдет, как Гулзиба… Девушка она умная, сирота. Калым за нее я тебе выплачу, ты ей родителей, можно сказать, заменила. Тебя буду почитать — как ее матушку, а Ерназара — как ее брата. Не раздумывай долго, не сомневайся, Кумар! Я не так уж и стар, — грустно улыбнулся бай, — четырехдневный путь вон за два дня проделал, скакал, как джигит, чтобы обрадовать тебя! Одно лишь твое слово «одобряю» будет для меня суюнчи.

Кумар-аналык колебалась, не знала, что и посоветовать Сержанбаю. Она прикидывала в уме и так и эдак, пыталась представить рядом со старым — все-таки старым! — баем юную Гулзибу… Чашу весов перевесили доводы бая: Гулзиба найдет в нем опору, обретет с ним покой, достаток, а что еще нужно сироте?

— Дело, что ты задумал, Сержанбай, очень тонкое, тоньше волоска. Я попробую поговорить с девушкой, намекнуть, но обещать ничего не могу. Если скажет «да», то мне и калыма твоего не нужно, позаботься только о сиротах, чтоб жили в сытости и спокойствии, не зная нужды и обиды. Если же скажет «нет»- смирись! Силком заставлять я ее не буду.

— Она умная! Не ответит, надеюсь, отказом.

— Ну что же, будем уповать на бога! Сержанбай не стал дожидаться угощения, попрощался и ушел. Кумар-аналык разбудила невестку и сообщила ей о скором победном возвращении Ерназара. Гулзиба, трепещущая от волнения и счастья, вынула из кармана кусочек сахара и протянула Хожаназару: «Вот, это суюнчи тебе!» Сахар водился лишь в домах людей богатых и именитых. Кумар-аналык была довольна, что на такой счастливый случай у Гулзибы оказался кусочек сахара. «Должно быть, бай и правда балует Гулзибу! — решила она. — Как бы завести с ней нужный разговор?» Но так и не смогла найти подходящий повод.