Тулепберген Каипбергенов - Неприкаянные

Не видел степняков Айдос, потому не ведал, что на их лицах — печаль или радость, голоса же слышал, и слово каждое отдавалось в сердце то отчаянием, то надеждой.

Орынбай сказал:

— Не любил ровной степи Айдос, только высокие холмы. А с высокого холма падая, расшибешься насмерть. Высоким был последний холм старшего бия.

Кабул сказал:

— Насмерть ли расшибся Айдос-бий? Сердце-то его каменное, мечом не расколешь, копьем не проткнешь, слезой человечьей не сожжешь. Вечное сердце у Айдоса.

Ещан-бий ничего не сказал. Только поклонился Айдосу как хану и как хану поцеловал подол его халата, свисавший с арбы.

Маману надо было тоже что-то сказать, да не было на пути аула «русского бия». Не захотел переселиться Маман на землю Хивы, лишен был ханом власти бия и остался на Жанадарье простым степняком. Но если бы проехала арба Айдоса через аул «русского бия», то вышел бы он навстречу старшему бию и сказал бы: «К великой цели шел Айдос, но тропу избрал неверную. Увела она его от аулов друзей, привела к аулам врагов. Враги-то и накинули на Айдоса саван смерти…»

Слышал все это Айдос или не слышал, неведомо. Белый шелк скрыл от людей тайну бия. Сердце его билось под саваном, и билось долго. Не могло оно остановиться, пока везли бия по степи. А степь бесконечна, как бесконечна сама жизнь…

Та весна миновала. Пролетели теплые ветры, отшумели дождж, отцвели травы. Быстро отцвели. Что рано приходит в степь, то рано и покидает ее. Не заметили степняки цветения трав, да и было ли оно? Зной, все иссушающий, испепелил землю, былинки зеленой не оставил.

Не иссушил зной лишь слезы степняков. Слишком обильными были они, безутешными. Горе — оно, кроме слез, не родит ничего.

Как перекочевали степняки на новые земли, так и породнились с бедами. То черный песок засыпал поля, то мор косил стадо. Летом жгло нестерпимое солнце, зимой леденил нестерпимый холод.

Кляли степняки ту весну, кляли Айдоса. Смерти ему желали.

Смерти желал себе и сам Айдос. Звал ее. А та рядом была, а в юрту его не входила. Серая сова, что, по народным приметам, приносит дому степняка несчастье, прилетела из тугаев и села на жердь загона, того загона, где когда-то стоял бык счастья и богатства, а теперь был привязан конь бия. Могла бы сесть и на крышу юрты, а не поторопилась это сделать. Не истекло, значит, время, отпущенное старшему бию. Не окончился путь его в этом неприютном мире.

Говорят же: нет страшней наказания, чем продление жизни обреченному на смерть. Наказала судьба Айдоса. Лежа под саваном, считал он свои последние минуты. Считал, а конца им не было. Молился восходам и закатам, прощался с ними, думал, что не вернутся они, а возвращались восходы и закаты. Да что восходы и закаты! Весны уходили и возвращались, зимы уходили и возвращались.

Айдос не умирал.

Однажды Доспан, который все еще служил бию, вошел к нему в юрту и сказал:

— Пришло время перемен, мой бий. В Хиве новый правитель — Аллакули-хан.

Удивиться надо было бы Айдосу: перемены в Хиве ведут к переменам и в степи, каракалпакские аулы принадлежат теперь Хорезму. А не удивился бий. Сказал устало:

— Лежащему в могиле все равно, кто бросит на него последний ком земли — Мухаммед Рахим-хан или Аллакули-хан. И у того, и у другого рука тяжелая.

— Мертвому, верно, все равно, — ответил Доспан, — А мы живые, мой бий.

— Ты живой, сынок. Я — мертв. Бренное тело мое еще среди людей, а душа давно в другом мире.

— Нет, дедушка-бий, душа ваша с нами.

— С вами… Задержалась, значит, потому и клянут меня степняки. Вина моя перед ними великая…

— Не ваша вина — Мухаммед Рахим-хана… — Доспан приблизился к своему хозяину и произнес для него лишь предназначенное:-Вспомнит новый хан о вас, вспомнит о несчастных каракалпаках…

Отшатнулся от помощника своего Айдос:

— Лучше бы не вспоминал. Когда мясник вспоминает об овце, он принимается точить свой нож…

Не о себе подумал, сказав это, Айдос. О степняках подумал: на них проверяли ханы остроту своего ножа, их приносили первыми в жертву правители.

— Разве у каждого хана нож? — спросил Доспан. У каждого, сын мой, — ответил бий.

Не поверил Доспан. «А как же дедушка-бий? — зародилось в нем сомнение. — Он тоже собирался быть ханом. Халат ханский надевал. Нож-то где был? Хана ведь без ножа не бывает. И тут пришла на память казнь степняка в одном из дальних аулов. Отрезал старший бий собственным ножом уши аульчанина, пытавшегося бежать к Туремурату-суфи. «Да, ханы редко держат нож за голенищем, — понял стремянный. — В ходу нож ханский. Слава небу, что не стал ханом дедушка-бий!»

Поблагодарил мысленно Доспан бога за то, что не сделал тот дедушку-бия ханом. Но вслух этого не произнес. Знал желание своего хозяина стать ханом. Великое желание. А о переменах в Хорезме все же сказал: Черное ли, белое ли, а подарит степнякам Аллакули-хан.

— Подарит, — согласился Айдос.

Не сомневался старший бий, что наступит время перемен, но ждать их не хотел. Пусть без него все произойдет. Надо только напутствовать тех, кто встретит эти перемены.

В тот же день Айдос послал своего помощника в Хиву, чтобы тот привез в Айдос-калу сыновей Рзу и Туре, которые учились богословию в медресе.

— Пусть поторопятся дети мои, — сказал Айдос. — Я должен проститься с ними.

Торопились ли домой Рза и Туре — неизвестно, но Доспан торопился, и через несколько дней сыновья старшего бия предстали перед отцом. Ты звал нас, отец?

— Да, всевышний благословил меня на этот поступок. Если вы прервали учение, в новолуние вернетесь назад. Если завершили, останетесь в Айдос-кале.

— Мы не прервали и не завершили учение, — ответил старший из сыновей, Рза.~ Священная Хива была прежде защищена высокими стенами порядка от ветров недовольства и сомнения. Теперь стены эти разрушились, и ветры недовольства гуляют в городе. Проникли эти ветры в медресе. Карающая рука правителя простерлась к дому святости. Ты вовремя позвал нас, отец!

— Слава всевышнему, вы останетесь в родном ауле! — Айдос усадил сыновей на курпачи и обратился к ним с напутственной речью:- Рза, сын мой, у тебя семья, и ты знаешь, что долг старшего защищать ее. У тебя, Туре, нет еще семьи, но есть близкие, и они тоже нуждаются в защите.

— Отец, вы говорите о защите… — удивился старший Рза. — Разве идет война и враг близок?

— Войны нет, Рза, — ответил бий. — Но если стены порядка в Хиве разрушены и ветры сомнения и недовольства хозяйничают в городе, долго ли им перенестись в нашу степь? Время перемен наступило, а каким цветом будет окрашено это время, кто знает… Не черным ли?

Чтобы защищать, надо знать, кто враг твой, — сказал младший Туре. Ему не нравились слова отца о войне. Слишком много было пролито крови в степи, отдохнуть бы надо степнякам от страданий.