Тулепберген Каипбергенов - Неприкаянные

— Гони к Амударье!

Визг и крик стоял в аулах. Женщины просили защиты у мужчин, и, если те пытались заступиться, Айдос отвешивал заступнику затрещину, да такую, что тот валился с ног. Упрямых сек плетью у юрты бия Сек до крови.

Там, где аульчане наотрез отказывались переселяться, старший бий поджигал хлева, угонял из аула скот.

— И юрты спалю, и самих поджарю, как баранов, — грозился он.

Война, и только! Никогда не видели степняки Айдоса таким злым. Будто дьявол вселился в старшего бия.

Весь месяц, пока шло переселение, Айдос не спал, не ел, кажется. Исхудал до того, что шуба валилась с его плеч. Лицо обросло, не поймешь — человек это или зверь. По- звериному и смотрел на людей бий.

Последний аул Айдос переселил за неделю до на-вруза — мусульманского Нового года. Не переселил — перегнал степняков, как скот, с одного пастбища на другое. Бия аула, связанного, вез на арбе, а троих упрямцев волок на аркане.

В равноденствие — двадцать первого марта — степняки жгли костры на новой земле. Большие костры, чтобы высокий огонь был виден на другом берегу Аму-дарьи. И не только на другом берегу, но и в самой Хиве.

Весь день и всю ночь стоял на холме прибрежном Айдос, ожидая хана. Хотел ведь правитель увидеть на своей земле аулы каракалпакские. Вот они — аулы! Взгляни, великий хан! Айдос-каракалпак сдержал слово. Мирные дымы поднялись над нашими юртами.

Не приехал хан. Не увидел дымы каракалпакских аулов.

Утром Айдос сказал Доспану:

— Сын мой, перейдем на тот берег. Возьмем то, что обещано нам богом.

— Бог наградит вас, мой бий.

— Нет, сын мой, награду неба в этом мире вручает великий хан.

Они сели на коней и переправились на левый берег Аму. Поскакали в Хиву.

Долга жизнь человека, много в ней дорог и троп. Легких и трудных. Первых и последних. На последнюю тропу свою вышел Айдос, старший бий каракалпаков.

Он считал ее длинной, последнюю тропу свою. Должна была пролечь она по земле Хорезма, свернуть на землю туркмен и казахов, на русскую землю. И виться потом долго-долго по родной каракалпакской степи. Среди холмов и озер, среди рощ джангиля и зарослей камыша, вдоль берега моря синего…

А оказалась она вдруг короткой. Уткнулась в ворота ханского дворца и оборвалась.

Стражники остановили старшего бия у порога окриком:

— Не велено пускать!

— Кто не велел? — спросил Айдос.

— Кутлымурат-инах.

Друг Айдоса, самый добрый и самый справедливый человек в ханстве, отвернулся от бия каракалпаков.

Если существует на свете вода неблагодарности, то выпил полную чашу ее в тот день и Айдос. Выпил и решил, что хоть и горькая, но все же это единственная чаша. Напрасно, однако, так решил. Приготовили во дворце для Айдоса этой воды сотни чаш.

Что нужно вам, Айдос? — спросил на другое утро Кутлымурат-инах, открывая перед измученным бием ворота дворца.

Если бы инах спросил, жив ли еще Айдос, бьется ли еще его сердце, мог бы ответить старший бий. А вот на вопрос, что нужно, знал ответ лишь хан.

— Проводите меня к правителю! — попросил Айдос.

— Награды хотите? — понял инах.

— Справедливости хочу, — произнес с болью душевной Айдос.

— Стыдитесь, бий! Разве Хива несправедлива к вам? — изобразил недоумение инах.

— Это я узнаю от самого хана. Ведите к нему, великий инах.

Повел инах бия к хану. И хоть рядом были покои Мухаммед Рахима, шли они к ним долго. И еще дольше ждали, когда появится в датхане — дворцовой приемной — сам правитель.

— Будьте скромны, бий! — предупредил Айдоса инах. — Не требуйте невозможного.

— Мои желания скромны, — заверил инаха бий. Хан, как только вошел, сразу спросил старшего бия:

— Каким ветром занесло вас в Хиву, Айдос?

— Счастливым ветром, — ответил бий. — Каракалпаки переселились на землю Хорезма.

— Это известно мне, — кивнул хан. И кивнул равнодушно, будто не о великом событии сообщили ему, а о пустяке, не заслуживающем внимания. — Что еще?

Удивился Айдос: что еще нужно хану? Небо опустить на землю или Аму повернуть вспять?

— Мирные дымы поднимаются над аулами, — сказал бий.

— Что еще?

Больше ничего не было у Айдоса. Все, что имел, отдал хану, даже то, что не отдают: народ свой, судьбу его, его надежду.

Измученный долгой тернистой дорогой к власти, истерзанный сомнениями, стоял он перед ханом и моляще смотрел на него. Жалок был в эту минуту Айдос и сострадания заслуживал. Сострадание, видно, и заставило инаха вступиться за несчастного степняка.

— Великий хан! — сказал он. — Айдос-бий просит награду. Своей преданностью Хиве он заслужил ее.

— Награду?! — Хан задумался. — Разве любовь наша к его народу не является наградой? Уничтожение давнего врага бия Туремурата-суфи — не проявление ли заботы нашей о покое Айдоса? Какая награда может быть выше?

— Да, — закивал инах. — Не существует награды выше! Но у гостя нашего скромные желания. — Инах кинул взгляд на ветхую одежду старшего бия.

— А-а?! — догадался хан. — Наденьте на плечи гостя богатый халат…

— Нет! — запротестовал обиженный Айдос. — Нет! — Он повалился к ногам хана и, хватая руками его сапоги, стал целовать их. — Ханство! — шептал он. — Ханство каракалпакское подари, великий правитель!

Инах попытался усовестить бия:

— Не требуйте невозможного, Айдос!

Глух был старший бий. Ничьи увещевания, ничьи предостережения не принимал он. Слов хана ждал. Требовал их — добрых слов.

Но не оказалось у хана добрых слов для Айдоса. Брезгливо отстранясь от степняка, он сказал:

— Хорезму незачем иметь два ханства, как нет надобности народу нашему иметь двух ханов.

Не поверил услышанному Айдос.

— Нет надобности? — переспросил он.

— Нет надобности, — повторил хан. Стон отчаяния вырвался из уст бия:

— Несправедливо, великий хан! Гневом засверкали глаза правителя.

— Ты смеешь порицать спасителя своего народа? Прочь, неблагодарный! — И хан отшвырнул ногой все еще тянувшиеся к нему руки бия. — Прочь!

Слезы хлынули из глаз бия. Уткнув лицо в ковер, он пополз вслед за уходящим ханом. Своды дворца оглушил истошный крик:

— Смерти прошу, великий хан! Смерти!

По весенней степи, печально поскрипывая колесами, двигалась арба.

Покрытый белым шелком, как саваном, лежал на ней Айдос. Недвижимый, умиротворенный.

Жизнь еще не покинула его, но смерть была уже рядом и поглядывала вожделенно на белый шелк покрывала.

Впереди арбы ехал Доспан, за арбой шел, уныло опустив голову, верный конь бия.

Не день катилась по весенней степи арба. Возница сворачивал то в один, то в другой аул, чтобы степняки простились со своим старшим бием и чтобы старший бий простился с ними. Проехала арба и через аул Орынбая, и через аул Кабула, и через аул Ещан-бия… Люди рода мангыт ненавидели Айдоса, люди рода кунград любили его. Люди рода кенегес не знали, любить ли им старшего бия или ненавидеть…