Рафаэлло Джованьоли - Спартак

— Значит, опоздали… Школа окружена. Что нам делать?

— Подожди!

И Спартак, напрягая слух, пытался уловить, не донесется ли издали хоть малейший звук голоса или шум, и, широко раскрыв глаза, тревожно следил за движением факелов, которые перемещались по переулкам с востока на запад, постепенно удалялись и наконец совсем исчезли.

Тогда Спартак сказал Эномаю:

— Стой и молчи.

С величайшими предосторожностями, неслышно ступая, он двинулся по переулку к тому месту, где только что прошли римские легионеры; сделав шесть-семь шагов, фракиец остановился; его внимание привлек едва уловимый шорох; он приложил руку щитком ко лбу и, напрягая зрение, через минуту различил какую-то черную массу, двигавшуюся в конце улицы. Тогда наконец он вздохнул с облегчением, осторожно возвратился к Эномаю и, взяв его за руку, пошел вместе с ним вниз по переулку, повернул налево и, пройдя десять шагов по новой тропинке, остановился и тихо сказал германцу:

— Они только еще начали окружение школы. Сейчас они расставляют отряды солдат на всех перекрестках, но мы лучше их знаем здешние переулки и будем на десять минут раньше их у стены, окружающей школу. С этой стороны стена немного обвалилась, и высота ее не больше двадцати восьми футов. Отсюда мы проберемся в школу.

Так, со спокойствием, которое редко встретишь даже у храбрейших, этот необыкновенный человек отчаянно боролся с превратностями судьбы и каждую минуту черпал в своей мудрости и энергии все новые и новые силы для спасения дела, которому угрожала такая большая опасность.

Все произошло так, как и предвидел фракиец. Быстро и неслышно пробираясь по темным извилистым переулкам, он и Эномай достигли стены в намеченном месте. Здесь Эномай с ловкостью, которой трудно было ожидать от такого гиганта, стал взбираться по стене, пользуясь выступами и выбоинами в старой каменной стене, лишенной штукатурки. Вскоре он добрался до ее гребня и начал спускаться по другой стороне стены, что оказалось труднее подъема. Как только германец скрылся из глаз, Спартак оперся правой рукой о выступающий из стены камень и стал подыматься по этому подобию лестницы. Он забыл о своей вывихнутой левой руке, оперся на нее и, вдруг вскрикнув от острой боли, упал навзничь на землю.

— Что случилось, Спартак? — спросил приглушенным голосом Эномай, уже соскочивший со стены во двор школы.

— Ничего, — ответил рудиарий и, усилием воли заставив себя подняться и не обращая внимания на сильнейшую боль в распухшей руке, снова с ловкостью дикой козы стал подыматься по стене. — Ничего… вывихнутая рука…

— Ах, клянусь всеми змеями ада! — воскликнул, с трудом приглушив свой голос, Эномай. — Ты прав… об этом мы не подумали… Подожди меня… Я сейчас подымусь наверх и помогу тебе.

И он стал уже подыматься, но услышал голос Спартака:

— Ничего… ничего… Говорю тебе, ничего не случилось!.. Не трогайся с места… Я сейчас доберусь к тебе сам… Мне помощь не нужна.

И действительно, едва смолкли эти слова, как над гребнем стены показалась мужественная фигура фракийца, а вслед за этим германец увидел, как Спартак спускается по щербатой стене, точно по лестнице. Наконец одним прыжком фракиец очутился на земле и подошел к Эномаю.

Эномай хотел было спросить у Спартака о руке, но, увидев, что лицо рудиария бледно до синевы, глаза точно остекленели и что он скорее похож на привидение, чем на человека, германец только произнес вполголоса:

— Спартак! Спартак! — В этом восклицании прозвучала такая нежность, на какую, казалось, не был способен этот гигант. — Спартак, ты так страдаешь!.. Это выше человеческих сил… Спартак… тебе плохо… сядь вот тут…

Ласково обняв Спартака, германец усадил его на большой камень и прислонил к стене.

Спартак действительно был без сознания, его доконала жестокая боль в вывихнутой руке, прибавившаяся ко всем физическим и моральным мученьям, которые ему пришлось вынести за последние пять дней. Лицо у него было как у покойника, но холодный, словно мрамор, лоб покрылся каплями пота, побелевшие губы судорожно подергивались от боли, он бессознательно скрипел зубами. Едва лишь Эномай прислонил его к стене, он склонил на плечо голову и застыл неподвижно. Он казался мертвым.

Эномай, суровый германец, волею случая превратившийся в заботливую сиделку, не знал что делать и растерянно смотрел на своего друга. Осторожным, мягким движением, не вязавшимся с его мощным телом, он взял руку Спартака и, тихонько приподняв ее, откинул рукав туники. Оказалось, что рука сильно вздулась, опухла, и Эномай подумал, что сейчас нужно было бы подвесить кисть па перевязи. Он тотчас же приступил к делу и, опустив руку товарища, стал отрывать край своего коричневого плаща. Но когда пострадавшая рука, соскользнув с колена, резко опустилась к земле, Спартак, вздрогнув, застонал и открыл глаза; мало-помалу сознание вернулось к нему.

От боли он лишился чувств и от боли пришел в себя. И как только пришел в себя, он посмотрел вокруг и, собравшись с мыслями, насмешливо воскликнул:

— Ну и герой!.. Клянусь Юпитером Олимпийским, Спартак превратился в жалкую бабу! Наших братьев убивают, наше дело гибнет, а я, как трус, падаю в обморок!

С трудом Эномай убедил фракийца, что все вокруг спокойно и они придут вовремя, чтобы вооружить гладиаторов; обморок его длился не больше двух минут, но рука его в очень плохом состоянии.

Крепко забинтовав руку Спартака, германец обвязал длинный конец повязки вокруг шеи и придал руке горизонтальное положение на уровне груди.

— Вот теперь тебе будет не так больно. А Спартаку хватит одной правой руки, чтобы быть непобедимым!

— Лишь бы нам удалось достать мечи! — ответил фракиец, быстро направляясь к ближайшему дому.

Вскоре оба гладиатора вошли туда; передний зал оказался пустым. Пройдя через него, они вышли во двор.

Там стояли молча, разделенные на когорты, пятьсот гладиаторов. При неожиданном появлении Спартака и Эномая гладиаторы, сразу узнав их, испустили крик радости и надежды.

— Тише! — крикнул Спартак своим могучим голосом.

— Тише! — повторил за ним Эномай.

— Молчите и стойте в порядке; сейчас не время для восторгов, — добавил фракиец.

И как только настала тишина, он спросил:

— А где трибуны, центурионы, руководители?

— Рядом, в школе Авроры, совещаются о том, что нам делать, — ответил декан, выходя из рядов. — Школа окружена римскими когортами, а склады оружия охраняются многочисленными Отрядами легионеров.

— Знаю, — ответил Спартак и, повернувшись к Эномаю, сказал: — Идем в школу Авроры.

Затем, обращаясь к пятистам гладиаторам, собравшимся во дворе, он произнес громко, так, чтобы все слышали: