Рафаэлло Джованьоли - Спартак

Два стража спали, растянувшись на деревянных скамьях; трое играли в кости, присев на мраморных ступенях, которые вели к крепостному валу, а двое других — один, развалившись на скамье, другой стоя — болтали между собой и зубоскалили, глядя на прохожих, входивших в город или выходивших оттуда.

Впереди гладиаторов, в двух шагах, шла бедная старуха-крестьянка и несла несколько головок мягкого сыра, уложенных в круглые плетеные корзиночки. Один из легионеров сказал ухмыляясь:

— Рано ты идешь на рынок, старая колдунья!

— Да благословят вас боги! — смиренно ответила старуха, продолжая свой путь.

— Посмотри-ка на нее! — насмешливо воскликнул другой легионер. — Вот красавица! Ни дать ни взять Атропос, самая старая и самая уродливая из трех парок!

— А какая у нее морщинистая кожа, будто из старого пергамента, да еще такого, что покоробился на огне.

— Подумать только — она продает сыр! Да я его бы в рот не взял, хоть озолоти меня.

— Ну ее к Эребу, эту мерзкую старуху, вестницу несчастья! — воскликнул один из игравших и с досадой бросил на ступеньку деревянный стакан, в котором лежали игральные кости; кости высыпались и покатились на землю. — Зловредная старуха! Все это из-за нее!.. Вот уже третий раз выходят одинаковые цифры. Проклятая «собака»!

В эту минуту Спартак и Эномай, едва дыша от волнения, мертвенно бледные, стараясь стать незаметными, проходили под сводом ворот.

— А вот и почетный конвой старухи парки! — закричал, указывая на них, один из стражей. — Да, клянусь Юпитером Охраняющим, эти двое бродяг-гладиаторов до того грязны и худы, словно только что вылезли из Стикса!

— Хоть бы вас поскорее дикие звери растерзали, проклятый убойный скот! — воскликнул легионер, проигравший в кости, и энергично встряхнул стакан, решив снова попытать счастья.

Спартак и Эномай, ничего не ответив на обидные слова, прошли мимо стражей и уже миновали первую арку, где на особых цепях была подвешена подъемная решетка, затем миновали проход, где начиналась лестница, поднимавшаяся к валу, и уже намеревались пройти вторую арку, в которой собственно и находились ворота в город, как вдруг увидели, что со стороны города навстречу им спешит центурион в сопровождении тринадцати легионеров в полном вооружении — в шлемах, в латах, со щитами, копьями, мечами и дротиками. Центурион, шагавший впереди, также был в боевом вооружении и держал в руке жезл, знак своего звания; войдя под арку ворот, он скомандовал:

— К оружию!

Сторожевые легионеры вскочили; хотя среди них произошло некоторое замешательство, они выстроились в шеренгу с быстротой, которой от них трудно было ожидать.

По знаку центуриона Спартак и Эномай остановились; сердце у них сжалось от отчаяния. Отступив на несколько шагов, они переглянулись, и рудиарий успел удержать германца, уже схватившегося за рукоять меча.

— Разве так несут охранную службу, негодяи? — гулко разнесся под сводом строгий голос центуриона среди воцарившегося глубокого молчания. — Разве так несут охрану, бездельники? — И он ударил жезлом одного из двух спавших на скамье легионеров, которые с опозданием заняли свое место в строю.

— А ты, — добавил он, повернувшись к декану, стоявшему с весьма смущенным видом на левом фланге, — ты, Ливии, очень плохо исполняешь свои обязанности и не следишь за дисциплиной. Лишаю тебя звания начальника поста. Будешь теперь подчиняться Луцию Мединию, декану второго отряда, который я привел для усиления охраны этих ворот. — И, помолчав, он сказал: — Гладиаторы угрожают восстанием. Сенатские гонцы сообщили, что дело может оказаться очень серьезным. Поэтому надо опустить решетку, запереть ворота, держаться начеку, как во время войны, расставить часовых и вообще действовать, как положено, когда угрожает опасность.

Пока новый начальник поста Луций Мединий выстраивал весь отряд в две шеренги, центурион, насупив брови, принялся допрашивать Спартака и Эномая:

— Вы кто такие? Гладиаторы?

— Гладиаторы, — твердым тоном ответил Спартак, с трудом скрывая мучительную тревогу.

— И, конечно, из школы Лентула?

— Ошибаешься, доблестный Попилий, — ответил Спартак, и проблеск надежды засветился в его глазах. — Мы на службе у префекта Меттия Либеона.

— Ты меня знаешь? — удивленно спросил центурион.

— Я много раз видел тебя в доме нашего господина.

— В самом деле… — заметил Попилий, пристально вглядываясь в гладиаторов. Однако наступившая темнота скрывала их черты, и он мог различить только их гигантские фигуры. — В самом деле, мне кажется…

— Мы — германцы, приставленные для услуг к благородной матроне Лелии Домиции, супруге Меттия, мы постоянно сопровождаем ее носилки.

За четыре года службы в школе Лентула Батиата Спартак успел привлечь в Союз угнетенных нескольких гладиаторов, принадлежащих семьям патрициев в Капуе, и поэтому он хорошо знал двух гладиаторов-германцев гигантского роста, рабов Меттия Либеона; они рассказывали ему о порядках и обычаях в доме префекта. Легко понять, с какой радостью Спартак, пользуясь темнотой, ухватился теперь за эту хитрость, — это был единственный путь к спасению дела, близкого к гибели.

— Верно! — подтвердил центурион. — Ты говоришь правду. Теперь я вас узнаю.

— Даже, представь себе… я помню, что встречал тебя, — добавил Спартак с деланным простодушием, — в самый тихий час ночи у входа в дом трибуна Тита Сервилиана. Я с товарищем сопровождал туда носилки Домиции! Да уже наша госпожа так часто совершает таинственные ночные прогулки, что…

— Замолчи ты, ради твоих варварских богов, мерзкий кимвр! — закричал Попилий, не желая допустить, чтобы в присутствии легионеров сплетничали о не слишком добродетельном поведении жены префекта.

Минуту спустя, в течение которой оба гладиатора не могли удержаться от вздоха облегчения, центурион спросил Спартака:

— А откуда вы сейчас идете?

Спартак замялся было, но тотчас ответил самым естественным тоном:

— С куманской виллы нашего господина: сопровождали груз драгоценной утвари. Возим ее туда со вчерашнего дня.

— Хорошо, — ответил Попилий после некоторого раздумья.

Вновь наступило молчание, и опять его нарушил центурион, спросив гладиаторов:

— А вам ничего не известно о восстании? Ну, о том, что затеяли в школе Лентула?

— А что же мы можем знать? — самым наивным тоном ответил Спартак, словно услышал совершенно непонятный для него вопрос. — Если буйные и дерзкие ученики Лентула и решились на какое-нибудь сумасбродство, они, конечно, не станут нам рассказывать об этом, ведь они завидуют нашему счастью. Нам-то очень хорошо живется у нашего доброго господина.

Ответ был правдоподобен, и Спартак говорил так непринужденно, что центурион перестал колебаться. Однако он тут же добавил: