Рафаэлло Джованьоли - Спартак

Когда Цезарь возвратился и прошел в триклиний, он узнал, что от новых возлияний фалернского Метробий вновь загорелся пламенной любовью к родине и, обеспокоенный долгим отсутствием Цезаря, боясь, как бы с ним не случилось несчастья, отправился к консулу спасать республику: «Пойду прямехонько к консулу», — заявил он привратнику, но, по словам последнего, шатался из стороны в сторону.

Цезарь долго стоял, погрузившись в глубокое раздумье; потом, придя в спальню, сказал про себя:

«Теперь гладиаторы и гонцы сената будут состязаться в скорости. Как знать, кто придет первым!»

И после короткого раздумья добавил:

«Как часто от самых ничтожных причин зависят важнейшие события! Вот сейчас все зависит от коня!»

Веселая, богатая, привыкшая к жизни, полной удовольствий, Капуя, столица Кампаньи, самой плодородной, самой цветущей, самой прекрасной провинции во всей Италии, в те времена, о которых мы повествуем, уже находилась в упадке по сравнению с прежним великолепием и могуществом, которым, до похода Ганнибала в Италию, завидовали ее богатые соперники — Карфаген и Рим.

Капуя, как предполагают, была основана осками, примерно за два столетия до основания Рима, на чудесных берегах Вултурна и, вероятно, тоже называлась Вултурном — по наименованию реки. В течение трех столетий она была столицей Союза двенадцати городов, основанных в этом краю, который этруски завоевали у осков, авзонов и аурумов; от этих народов, уже обладавших высокой культурой, Италия заимствовала начала цивилизации гораздо раньше, чем от греков.

Три столетия спустя, а именно в 332 году со дня основания Рима, этруски, теперь уже изнеженные, утратившие энергию под влиянием мягкого климата, щедрой природы, а также воцарившихся развращенных нравов, не могли отразить набегов своих соседей — суровых горцев самнитов — и подпали под власть Самния. Самниты заняли их территорию и стали господствовать в покоренных этрусских городах; вероятно, они и назвали город Вултурн — Капуей, по имени какого-нибудь выдающегося своего вождя. Самниты, получившие господство в Кампанье, но тоже со временем потерявшие свою былую силу, вели постоянные войны с дикими пастушескими племенами близлежащих Апеннин, и через сто лет эти войны привлекли туда победоносных римских орлов, покоривших к тому времени б о льшую часть Италии. Жители Кампаньи призвали римлян в качестве союзников, и они осели в этой прекрасной провинции, которая получила лишь номинальную независимость и слабое подобие муниципальных прав, фактически же принадлежала Риму. В Капую стекались в большом числе римские граждане и патрицианские семьи, привлеченные сюда красотой природы и теплой зимой, и в короткое время она возродилась, расцвела, стала богатым, многолюдным городом.

После победы Ганнибала над римлянами у Требии и Тразименского озера и окончательного поражения их при Каннах Капуя перешла на сторону победителя, и он сделал из этого очаровательного города базу для своих дальнейших военных действий. Но вскоре Ганнибал потерпел поражение, и вслед за этим звезда Капуи закатилась; город вновь подпал под власть римлян, они частью перебили его жителей, частью изгнали или же продали в рабство, а Капую заселили колонистами — горцами и землепашцами из окрестностей. Колонисты были сторонниками римлян и оставались верными Риму, когда он попадал в трудное положение.

Прошло сто тридцать восемь лет; всемогущее покровительство Суллы и созданные им вокруг Капуи колонии легионеров помогли ей вернуть свое былое — благоденствие. Теперь в ней было до ста тысяч жителей; ее опоясывали прочные стены, общая протяженность которых достигала шести миль; в городе были прекрасные улицы, а на них стояли богатейшие храмы, грандиозные портики, дворцы, бани, амфитеатры. Своим внешним видом Капуя не только соперничала с Римом, но даже превосходила его, тем более что над ней всегда сияло солнце, природа одарила ее чудесным, мягким климатом, — она была не так щедра к семи холмам, на которых гордо возвышался прославленный вечный город Ромула.

Итак, двадцатого февраля 680 года от основания Рима, на исходе дня, когда солнце, окруженное воздушной грядой розовых, белоснежных, багряных облаков, светившихся фосфорическим блеском, медленно закатывалось за вершины холмов, спускавшихся за Литерном к морю, на улицах Капуи царили обычные в этот час оживление, суета, толкотня. Ремесленники заканчивали свою работу, закрывались лавки, горожане выходили из дому, другие возвращались домой; на смену кипучей дневной деятельности близились наконец тишина и покой ночи.

Граждане всех возрастов и положения, проходившие по широкой и красивой Албанской улице, которая тянулась от Флувиальских до Беневентских ворот и почти пополам делила город, на мгновение останавливались, изумленно глядя вслед отряду из десяти всадников, с декурионом во главе, летевшему во весь опор со стороны Аппиевой дороги; лошади были все в грязи и пыли, из ноздрей их валил пар, удила были в пене — все свидетельствовало о том, что всадники мчались с каким-то особо важным поручением.

— Клянусь скипетром Юпитера Тифатского, — сказал один пожилой гражданин своему молодому спутнику, — мне довелось видеть такую скачку мною лет назад, когда гонцы привезли вести о победе, одержанной Суллой в окрестностях нашего города, у храма Дианы Тифатской, над консулом Нарбаном, сторонником Мария.

— Любопытно, какие вести везут вот эти всадники! — сказал юноша.

— Едут, должно быть, из Рима, — высказал предположение кузнец, снимая с себя кожаный прожженный фартук, который испокон веков носят все кузнецы.

— Везут, верно, какую-нибудь новость.

— Может, какая опасность нам грозит?

— Или раскрыли наш заговор? — побледнев, сказал вполголоса своему товарищу молодой гладиатор.

Тем временем декурион и десять всадников, усталые, измученные долгой дорогой, проехав по Албанской улице, свернули на улицу Сепласия — другую очень красивую улицу, где находились многочисленные лавки парфюмерных товаров — благовоний и всяческих притираний, помад и эссенций, которыми Капуя снабжала всю Италию и особенно Рим к удовольствию матрон, раскупавших все это. На середине улицы Сепласия стоял дом Меттия Либеона, римского префекта, управлявшего городом.

Всадники остановились у этого дома, декурион спешился, вошел в портик и потребовал, чтобы о нем тотчас же доложили, так как он должен передать префекту срочные письма от римского сената.

Вокруг собралась толпа любопытных. Одних удивлял жалкий вид всадников и лошадей, изнуренных скачкой; другие строили догадки, зачем приехал отряд и почему он так спешил; третьи пытались завязать разговор с солдатами, тщетно пробуя что-нибудь выведать у них.