Валентин Пикуль - Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана

– Четыреста. Половина – финскими, – отпарировал артиллерист, и оберст понял, что у них идет торг; Герделер, тоже покупавший меха, знал, что пятьсот марок стоит простой песец.

«А шведские кроны в цене, – машинально сообразил он, энергично разжевывая мясо, и решил: – Надо и мне поприжать валюту. Старые связи по рудникам Элливаре еще не потеряны, в случае чего отсижусь где-нибудь на зимней даче…»

– А куда мне финские! – заворчал Швигер, поправляя черную повязку, закрывающую глаз. – Суоми вот-вот слопают большевики, а вы мне – финские! Ха-ха!..

«А Швеция нейтральна, – мысленно досказал инструктор и тут же придумал конец жизненной повести корветтен-капитана: – Наступит мир, ты заведешь свою субмарину в тупик какого-нибудь фиорда, рванешь ее взрывчаткой, чтобы никому, и, таясь, как вор, перебежишь к шведам. Жить тихо тебе не даст твое прошлое, и ты бросишься, наверно, во всякие авантюры. А может, в пьяной драке тебе просто проломят бутылкой череп…»

– Ради уважения к вашим заслугам, – вздохнул наконец обер-лейтенант, доставая пухлый бумажник.

– За песцом зайдете к фрау Зильберт, – ответил Швигер, подливая себе коньяку.

Услышав щелканье новеньких шведских ассигнаций, инструктор вежливо отвернулся и спросил подводника, когда тот уже прятал выручку в карман:

– Ваша субмарина по-прежнему в Биггевалле? Я слышал…

– Да, – недовольно отозвался Швигер, присматриваясь к тому, как бар наполняется офицерами. – Русские сумели разбить батопорт, через пробоины залило отсеки. Электроизоляция сильно отсырела, получилась большая утечка тока в корпус. Через две недели, думаю, снова в море…

Он велел принести вина, заставил выпить фон Герделера и, отпугнув артиллериста колючим взглядом, стал демонстративно разговаривать с одним оберстом.

Швигера интересовало положение Лапландской армии, он сомневался в возможности обеспечить сохранность немецких коммуникаций на океане, открыто жалел, что не попал на средиземноморский театр, где теплее и спокойнее. От его густого с хрипотцой баса веяло уверенностью, и он не боялся высказывать свои мнения о событиях; корветтен-капитан говорил кратко и грубо, но за его словами чувствовалось, что, даже оставаясь недоволен многим, он свято выполнит все, что ему прикажут, и… «Нет, – думал про него инструктор, – тебя, пожалуй, не бутылкой убьют, и до Швеции ты не доживешь…»

В дверях бара возникла какая-то сумятица, над столиками пронесся гул взбудораженных голосов, из которого выбивались отдельные выкрики:

– …Не может быть!..

– …А разве Рюти?..

– …Финский маршал – вот!..

И комендант Лиинахамари капитан Френк, выступив на середину, словно закованный в шинель, которая тяжело облегала его плечи, мрачно возвестил:

– Господа офицеры, сейчас из Хельсинки получено официальное известие. Известие об отставке финского президента Рюти. На его пост назначен маршал Маннергейм, который ставит под сомнение законность последнего немецко-финского договора!

Попадали стулья, кто-то глухо простонал, точно от боли, жалобно звякнула разбитая рюмка, и фон Герделер, неожиданно потеряв самообладание, бешено крикнул:

– Это провокация!.. Не может быть! Ложь!

Тогда в наступившей тишине насмешливо прозвучал чей-то властный и до неприятного знакомый голос:

– А-а, господин военный советник!.. Вас, кажется, можно поздравить с повышением?.. Только это не ложь. И могу заверить вас, что все сказанное – правда!

Фон Герделер повертел головой, отыскивая говорившего, и когда встретился с ним глазами, колени его вдруг заломило от гнусной дрожи. В дверях стоял полковник Юсси Пеккала, стоял и улыбался.

А рядом с ним – та самая, которая варила морошку. Как зовут эту госпожу? Ах, черт возьми, память стала!.. Кажется, Кайса? Да, Кайса… и – Суттинен-Хууванха…

Так, именно так зовут эту, которая тоже улыбается.

Фрау Зильберт поняла, что она, как владелица отеля, может много выиграть на неприязни офицеров к финнам, и, первой нарушив тягостное молчание, попыталась усилить эту неприязнь.

– Господин полковник, – певуче сказала она, надвигаясь на щуплого Юсси Пеккала своей дородной фигурой, – в моем заведении так принято, чтобы офицеры приходили без подруг. Я – единственная, которой дозволено здесь присутствовать.

Офицеры поощряюще засмеялись, и – снова тишина.

– Так, – отрубил Пеккала, – значит, женщинам, говорите, нельзя… А женщинам-нацисткам здесь присутствовать можно? – И добавил по-фински: – Кайса, покажи им значок «Лотта Свярд», пусть отстанет эта толстая баба.

Кайса достала из плетеной сумочки какую-то бумагу.

– Полковнику – номер, – сказала она. – А сейчас – ужин.

– Но здесь я не вижу подписи коменданта гавани, – заметила фрау Зильберт. – И номеров свободных нет.

Майор Френк, услышав о себе, протиснулся вперед.

– Зато здесь, – сказал он, злобно дергая крутыми скулами, – подпись самого генерала Рандулича. А корветтен-капитану Швигеру место в Биггевалле, а не в Парккина-отеле, – можете передать его номер полковнику.

Хорошо поняв этот намек своего прежнего любовника, фрау Зильберт обиженно поджала губы.

– Вам… один номер или два? – ядовито спросила она.

И Кайса, которой было все равно – красивая она или дурная, смотрят на нее или не смотрят, – прямо так и ответила:

– Зачем два? Нам и одного хватит!

Юсси Пеккала, уже сидевший за столом, весело крикнул:

– Кайса, иди сюда! – и засмеялся.

Оскорбленная фрау Зильберт гордо уплыла за буфет, и атмосфера в баре немного разрядилась. Фон Герделер вдруг вспомнил, что ему ни разу не удалось унизить полковника Пеккала, а полковник унижал его постоянно, и громко сказал:

– Про эту финку в Вуоярви говорили, что она шлюха!

– Не люблю тощих, – признался Швигер, – у меня жена тощая.

Фон Эйрих небрежным жестом, но очень ловко вкинул в глазницу монокль, и Кайса сказала:

– Юсси, какого черта он смотрит на меня?

Разливая по рюмкам водку, полковник ответил:

– Смотрит – это еще ладно, а то ведь говорят…

– Про меня?

– Да.

– А что говорят?

– Пей!.. Говорят, что ты шлюха, и мне, поверь, надоело это слышать.

Кайса проглотила водку, навалилась грудью на стол:

– Юсси, милый, разве же я тебя не люблю? Ради тебя я сбросила передник «Лотта Свярд», стала ходить в платье, как все женщины. Я потащилась за тобой сюда, в Петсамо, откуда меня выгнали зимой. Ради тебя я готова идти куда угодно. Я хочу нравиться тебе, милый, больше, чем нравилась до сих пор.

– Ну ладно, ешь, – примирительно сказал Пеккала и, кивнув в сторону артиллериста с моноклем, яростно прошептал: – Вот такие, как этот, подслеповатые и тупые, в восемнадцатом году высадились в Хельсинки и вешали наших батраков, как котят. У-у, сатана перкеле, что-то еще будет!