Валентин Пикуль - Пером и шпагой

– А затем, – пояснил сам Петр, – что всю дурацкую русскую армию надобно переучивать заново. Вы слышали? Я вас всех переучу на свой лад. Вот и благодарите Фридриха: он так добр, что шлет нам учителей.

– Мы таких учителей бивали! – ревели гвардейские казармы…

Екатерина потирала сухонькие ладошки. Нервничала. «Так, – рассуждала она, – отныне все, что бы ни делал этот ублюдок, пойдет мне на пользу. И все – во вред ему же!»

В начале апреля молодой императорский двор после погребения Елизаветы переехал в новый Зимний дворец – дивное создание Растрелли, которое и поныне украшает наш сказочный город. Петр самолично распределял – кому где жить. Главные апартаменты захватила Лизка Воронцова. А Екатерину, хотя и была она императрицей, запихнули в самый дальний конец дворца. Она не огорчилась. «И это хорошо!» – радовалась Екатерина…

Фридрих на подмогу Шверину выслал в Петербург своего опытного дипломата – барона Гольца.

– Послушай, Гольц, – сказал ему король, – мне от тебя в России немного и надо… Хочу сущей ерунды! Всего-навсего, чтобы моя политика была политикой всей России!

Гольц напомнил о Пруссии, входившей в состав России, и Фридрих долго трещал по столу пальцами, выбивая марш потсдамских гренадеров.

– Я уже думал… – признался он. – Померанию с Кольбергом русские наверняка вернут нам. Но они, несомненно, оставят за собой Пруссию… Пруссию мы потеряли навсегда .

Гольц с тем и прибыл в Россию, что Пруссия остается русской губернией. Но Петр поступил как последний идиот: он вернул Фридриху всю Пруссию – безвозмездно . И началось предательство Отечества – черное, страшное, трупное. Петр отдал в руки Фридриха русских солдат, чтобы с их помощью король доколотил Австрию; взамен же просил Фридриха помочь ему в войне с беззащитной Данией. Этому кретину был нужен только Шлезвиг; ради этого пятачка чужой для России земли он не видел великой России! Мало того, Петр и Россию-то считал лишь придатком к своей плюгавой Голштинии!

Даже английский посол Ричард Кейт, уж на что был другом и сопитухой Петра III, но и тот не выдержал.

– Послушайте, – говорил он русским, – да ведь это явный сумасшедший. Поступать глупее просто нельзя…

Гвардия волновалась, с надеждой посматривая на желтеющие свечным огнем окна Екатерины. Петр глупел – она умнела; он хохотал – она грустила; он пьянствовал – она не снимала траура. Отныне все действия Екатерины были политическими жестами, она раздавала вокруг себя авансы на будущее. Постоянно Екатерина как бы подчеркивала перед русскими людьми: смотрите, какая я патриотка России, смотрите, как я живу вашими печалями!..

Она ходила в широких траурных одеждах. Широкие одежды были необходимы ей еще и для того, чтобы скрыть новую беременность. Но как родить во дворце, где каждый вздох слышен, она не знала; как? А от ребенка нужно было избавиться, он мешал ей сейчас, ибо пришло время действовать…

Вечером 11 апреля Екатерина выть хотела от боли. Плод настойчиво просился наружу. А муж, как назло, заболтался и не уходил. Екатерина успела шепнуть своему камердинеру – Шкурину:

– Василь Григорьевич, подожги что-нибудь… потом озолочу тебя!

Шкурин заметался по городу в поисках – что бы ему поджечь? Ничего не отыскав подходящего, он запалил свой дом, не пожалев добра, и Петр III поскакал смотреть на пожар (он обожал это занятие). Когда же император вернулся, Екатерина встретила его как ни в чем не бывало. И – уже без траурных одежд. В светлом! Ребенка наспех завернули в тряпки, а Шкурин утащил его на прокорм к какой-то бабке. Так появился на свет божий первый на Руси граф Бобринский – основатель известной фамилии.

Теперь, освободясь от плода и траура, Екатерина могла взять быка за рога. Вскоре она дала аудиенцию новому послу Австрии – графу Мерси-Аржанто, сменившему Николя Эстергази. Вена так надеялась на русские победы, что стала уже распускать свою армию по домам. С новым же курсом русской политики престиж Петербурга оказался расшатан: потеряв свой природный голос, Россия сильно фальшивила. И вот среди всего двора, с высоты трона, Екатерина – в пику мужу! – заверила посла, что Россия – страна честных людей (опять жест)…

В апреле канцлер Воронцов и посол прусский Гольц подписали мирный трактат. Война закончилась взрывом возмущения россиян. А прошлое – по трактату – предлагалось «предать вечному забвению». Но смерть мужей, братьев и отцов предать вечному забвению нельзя одним росчерком пера, и Екатерина отлично сознавала это.

– Передайте его императорскому величеству, – наказала она, – что присутствие мое на парадном обеде по случаю мирного аккорда невозможно по причине… кашля! (еще жест).

Из окна она видела фейерверк на Васильевском острове. Сначала вспыхнул огнем жертвенник войны, потом в небе выросли символические фигуры России и Пруссии; вот они сошлись и, быстро сгорая в темноте, успели соединить в дружбе руки. Потом потухло все, но тут же выросло над Невою огненное дерево пальмы – олицетворение мира и согласия вчерашних врагов.

А через месяц случилось еще одно застольное событие. Здесь следует сказать, что Петр III начал свое царствование за столом с кружкой пива; за столом же, проткнутый вилкой, он его рыцарски и завершил. Обед в Зимнем дворце, по случаю обмена ратификациями, стал обедом историческим: именно после этого обеда Екатерина поспешила ускорить события…

Стекла бряцали от грохота салютов. Когда она поставила свой бокал, к ней подошел адъютант мужа, хитрый хохол Гудович:

– Его величество изволят спрашивать вас, отчего вы не встали, когда все здоровье императорской фамилии пили?

На что Екатерина ответила Гудовичу:

– Передайте моему супругу, что императорская фамилия состоит лишь из меня самой, моего мужа и сына. А я не столь глупа, чтобы за свое же здоровье вино пить и при этом еще персону свою всем напоказ выставлять!

Гудович доложил ответ Екатерины императору.

– Иди к ней обратно, – велел тот Гудовичу, – и скажи ей, что она дура. Пора бы уж ей знать, что фамилия наша – это мои голштинские дяди, особливо же принц Георг Голштинский, что командиром всей русской гвардии!

Но Гудович еще не успел дойти до Екатерины, как Петр через весь стол – через головы дипломатов – закричал жене:

– Дура! И будешь дурой…

Екатерина повернулась к соседу, Строганову:

– Александр Сергеич, распотешь ты меня анекдотцем.

Придворный понял, что надо разогнать слезы, и – начал:

– Жил один прынц в счастливой Аркадии, и жила пастушка, у коей был воздыхатель горячий и пылкий до игр усладительных…

Конец анекдота таков: Строганова сослали в деревни.

А муженек стал грозиться суровым расследованием, от кого рожден наследник престола Павел Петрович? И вообще – от кого рождены все остальные дети?.. Екатерина твердо решила: «Ну, миленький, этого вопроса вы не успеете выяснить…»