Валентин Пикуль - Крейсера

В библиотеке Морского собрания он просмотрел последние газеты, ничего не выделив из них примечательного, кроме того, что южная часть Сахалина уступалась японцам, а Витте, сделавший японцам эту уступку в переговорах, получал титул графа. Ну что ж! Был князь Потемкин-Таврический, был Суворов-Рымникский, был князь Кутузов-Смоленский, теперь русский народ осчастливили явлениями «графа Полусахалинского».

– Мне смешно, – без смеха сказал мичман.

Перед матросом-калекою, служителем библиотеки, Панафидин выбросил на поднос рубль, и матрос ему поклонился:

– Спасибо, ваше благородье. Кормиться-то надоть…

Мичман проследовал в ресторан и в дверях ресторана, почти нос к носу, столкнулся с Игорем Житецким, который обдал его запахом лоригана, а идеальный пробор в прическе Житецкого лоснился от превосходного бриллиантина.

Друг гардемаринской юности широко распахнул объятия:

– О, Сережа! Милый ты мой, как я рад…

Панафидин даже отступил назад в удивлении:

– Ты? А я ведь, Игорь, искал тебя.

– Где?

– По всей Японии, среди пленных с эскадры адмирала Рожественского. Но не нашел… Кладо тоже не обнаружился.

– А меня на эскадре и не было, – спокойно отвечал Житецкий. – Неужели я такой дурак, чтобы влезать в эту авантюру? Николай Лаврентьевич тоже не верил в успех Зиновия.

– Но ехали-то вы на эскадру Рожественского.

– Мало ли что! Важно было уехать… Что мне здесь, в этой дыре? А в Питере жизнь бьет ключом. Такие перспективы… захватывающие! Именно теперь, когда от флота остались разбитые черепки, кому, как не нам, молодежи, делать карьеру? Ведь уже ясно: старики опростоволосились при Цусиме, на смену этим архивным дуракам приходит новое поколение… такие, как мы!

Только сейчас Панафидин заметил на плечах Житецкого эполеты лейтенанта, а на груди приятеля, подле Станислава, посверкивал эмалью и орден Владимира (правда, без мечей).

– За что? – спросил он, стукнув ногтем по ордену.

Житецкий прикинулся наивным юношей:

– Даром не дают. Делали для победы все, что могли. Не всем же стрелять из пушек… Ну, ладно. Об этом потом. Ты сюда? – Он показал в зал ресторана. – Тогда мы еще увидимся…

Панафидин засел в углу ресторана перед бутылкой коньяку. Старая обида ворочалась в душе, почти физически ощутимая. Конечно, зависть ни к чему, но… «Уже лейтенант!»

– Ладно, – сказал он себе, залпом выпивая две рюмки подряд. – Черт с ними со всеми. Поныряю на подлодках с полгодика и заслужу эполеты лейтенанта… честно!

Вернулся в ресторан Житецкий и, проходя мимо, с дружеской лаской обнял его за плечи:

– А чего ты в углу? Пойдем за наш столик. У меня там своя компания. Собрались люди полезные… для тебя тоже.

Панафидин до краев наполнил третью рюмку.

– Игорь, ради чего ты вернулся во Владивосток?

– А ты не догадываешься, дружище?

– Признаться, нет.

– Я приехал свататься к Вие Францевне. Можешь считать, что приглашение на нашу свадьбу тобою уже получено…

Коньяк глухо шумел в голове мичмана.

– Поздравляю… приданое богатое, не правда ли?

На лице Житецкого отразилась гримаса отвращения:

– Дело не в деньгах, и ты меня хорошо знаешь. Дело в чувствах, а Вия Францевна давно испытывает их ко мне.

– А ты?

– Что я?

– Испытываешь?

– Безусловно. Чувства проверенные. И временем. И расстоянием. Ну, пошли, пошли, – тянул он Панафидина за свой столик. – Собрались свои люди. Вон, видишь, и каперанг Селищев из отдела личного состава. Если у тебя трудности с вакансией, мы сейчас за выпивкой все и обсудим…

В названном Селищеве мичман узнал того типа, который энергично и здравомысляще затачивал штабные карандаши.

– Иди к ним, – сказал он Житецкому. – Я потом…

Коньяк электрическими уколами осыпал его тело. В шуме множества голосов он улавливал тенор Житецкого:

– Господа! Каждый индивидуум на Руси – кузнец своего счастья. Если вы хотите иметь успех в жизни, постарайтесь заранее выбрать себе хороших родителей, дабы еще в эмбриональном состоянии ощущать всю прелесть будущего бытия…

– Браво, Житецкий, браво! – поддержал его Селищев.

Панафидин рывком поднялся из-за стола. По прямой линии, никуда уж не сворачивая, мичман двинулся на таран этой компании хохочущих негодяев и, устремленный к цели, почти сладостно содрогался от праведного бешенства…

– Сними! – велел он Житецкому, подходя к нему.

– Что снять?

– Вот это все – и эполеты и ордена.

За столиком стало тихо. Ресторан тоже притих. Панафидин, ощутив общее внимание, уже не говорил – он кричал:

– Ответь! Почему всем честным людям на войне всегда очень плохо и почему подлецам на войне всегда хорошо?

Лицо Житецкого стало серым, почти гипсовым.

– Ну, знаешь ли, – пытался он отшутиться. – Это уже не благородный флотский «гаф», а скорее обычное «хрю-хрю».

Панафидин вцепился в его ордена и сорвал их.

– Мерзавец, подлец… тебе ли носить их? Там, далеко отсюда, погибли тысячи… и даже креста нет на их могилах! Только волны… одни лишь волны…

…Утром Панафидин был разбужен незнакомым лейтенантом с большим родимым пятном на щеке:

– Я тревожу вас по настоянию Игоря Петровича, моего давнего друга. Очевидно, мне предстоит быть его секундантом, и я прошу вас, господин Панафидин, озаботиться подысканием человека для секундирования вам. Желательно из дворян, чтобы поединок носил благородный характер. Вы меня поняли…

Когда в странах Европы дуэли вышли из моды, в монархической России поединки были искусственно возрождены, закрепленные в быту офицерского сословия особым указом от 18 мая 1894 года. Русское законодательство продолжало считать дуэли преступлением, но было вынуждено оправдывать офицеров, тем более что отказавшиеся от поединка удалялись в отставку без прошения…

Панафидин сел на дежурный катер, который подрулил к борту флагманской «России», отыскал лейтенанта Петрова 10-го.

– Извините. Давно помню ваш номер по спискам Петровых на флоте, но память не удерживает вашего имени-отчества.

– Алексей Константинович, – назвался Петров 10-й.

– Алексей Константинович, мне нужен секундант для дуэли, и я решил, что вы не откажете мне в этой услуге. Я вас знаю как мужественного человека, вместе с вами я не раз «призовал» японские корабли. Наконец, вы мне просто симпатичны.

– Благодарю за честь, – сказал Петров 10-й, тяжело вздохнув. – При всем моем уважении к вам лично я отказываюсь секундировать вас, ибо являюсь убежденным противником дуэлей, в которых торжествует не доказательство истины, а лишь случайный каприз выстрела. Но если бы и был сторонником дуэлей, я все равно отказал бы вам…

– Почему?

– Поймите меня правильно и не сердитесь. Дуэль в любом случае вызовет расследование, секундантов обязательно притянут в штаб к Иисусу, а там, чего доброго, глядишь, и с флота выкинут. А я, – сказал Петров 10-й, – слишком дорожу службою на крейсерах. Наконец, я семейный человек… дети!