Валентин Пикуль - На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

– Ну, что у вас за беда? – спросил Мышецкий.

– Да вишь, сударь, планида-то какая… Они, немцы-то, посуду нам дают. Уж така посуда – хороша больно! Ажио светится. И ручка сбоку. Да только вызнали мы, что днем-то нам из евтой посуды жрать дают. А вот ночью-то, прямо скажем, нехорошо получается. Они ее, хозяева-то наши, под себя ставят, чтоб в угрях вынести. Ну, помоют…

– Не будет вам от меня защиты… – гаркнул на ходоков Мышецкий, – пока вы на немцев батрачите. Я вас не загонял к ним. Сами пришли. Вон в том конце степи, хотите, по куску земли отрежу каждому? Тогда и разговаривать будем. А сейчас – прочь пошли.

С вечера Мышецкий, как бычок, надулся парным молоком, раскатал кошму под звездами. От озера Байкуль наплывал вкусный дымок – то монашеские ватаги коптили рыбу. Почти с ужасом думал, что скоро надо возвращаться в город.

Среди ночи его разбудил Карпухин.

– Вставайте, – сказал он, – Уренск горит…

Сергей Яковлевич привстал на кошме. Вдали, со стороны города, небеса оплывали бордовым заревом. Что-то уж слишком сильно полыхали салганы. «Да и салганы ли только?» – подумал он.

Скатал кошму, надвинул дворянскую фуражку. Его знобило. В потемках поискал вокруг себя спички.

– Ладно, – сказал. – Я пойду… Спасибо за все!

На вокзале, когда он прибыл утром в город, встретился Чиколини: от шинели полицмейстера пахнуло дымом.

– Что тут у вас? – спросил Мышецкий. – Пожар был?

– Хуже, ваше сиятельство.

– Салганы сгорели?

– Бог с ними, ваше сиятельство. Хуже!

– Так что же?

– Забастовка, ваше сиятельство…

Мышецкий так и застыл на месте.

– Удружили… А что думает Сущев-Ракуса?

– Да его не поймешь, ваше сиятельство.

От перрона – прямо в депо, и сразу же отлегло от сердца. То, чего он больше всего боялся, не случилось. В раскаленных цехах все так же мерно жужжали станки, над ними деловито склонялись рабочие.

– Значит, вы не бастуете?

– Нет, – ответили ему. – Мы намного умнее господ жандармов. Мы будем работать, как работали…

На площади его нагнал Чиколини:

– Ваше сиятельство, постойте… Я не все рассказал!

– Ну, что еще?

– Салганы-то… сгорели вот!

– И черт с ними. Давно пора.

– Поджог был. Поймали…

– Кого поймали?

– Да поджигателя, ваше сиятельство.

Мелко-мелко затряслись поджилки. Вспомнились двадцать пять рублей и все прочее…

– Ну и что? – спросил поспокойнее.

– Бока намяли. Сумасшедший какой-то.

– Конечно, сумасшедший, – поддержал Мышецкий. – Нормальный не стал бы поджигать… Изолируйте его, Бруно Иванович. Головой за него отвечаете!

Первым делом – повидать Борисяка; инспектор уже знал о поимке поджигателя.

– Савва Кириллович, – спросил Мышецкий, – задержанный знает вас или нет?

– Только в лицо, но кто я и что…

– Понятно! Только не волнуйтесь; я ваш.

– Согласитесь, – горько усмехнулся Борисяк, – можно пострадать за убеждения, но эти вонючие сараи…

В дальнейшем разговоре выяснилось, что забастовка охватила лишь фабрички и мастерские мелких предпринимателей. Как раз тех, на которых выступления Штромберга пользовались значительным успехом. Вопрос с депо, не примкнувшим к забастовке, начинал проясняться. Кожевники, мясники, красильщики, свечники выставили чисто экономические требования. Никакой политики. Ни одного политического лозунга. Красного знамени тоже не было – несли хоругви и портреты царя. Возглавляло демонстрацию духовенство.

Сергей Яковлевич с трудом добрался до жандармского управления – толпы народа проходили по улицам, во все горло распевая «Боже, царя храни…».

Мышецкий ворвался к Сущеву-Ракусе в кабинет:

– Полковник, что у вас тут происходит?

– Празднуем самосожжение салганов.

– Я не шучу…

– Как видите, князь, маленькая забастовочка! Виват, виват… Да здравствует великий Штромберг!

Жандарм выглядел очень довольным, улыбался:

– Неплохо, князь… А?

– Не могу оценить вашей радости, – огрызнулся Мышецкий.

– Напрасно, князь. Впрочем, вы еще сумеете оценить ее сущность. Это я вам обещаю!

– Чего же требуют бастующие?

– Как всегда, – ответил полковник. – Увеличения заработка, сокращения рабочего дня… И они – правы!

– Вы поддерживаете их? – удивился Мышецкий.

– А разве я враг русскому рабочему? – спросил жандарм.

– Но эти требования могут…

– Могут, – подхватил жандарм. – Могут быть удовлетворены. Требования-то справедливы, князь.

– А что предприниматели?

– Артачатся, – ответил Сушев-Ракуса. – Как всегда.

– Но они могут и не пойти на уступки?

Аристид Карпович свел свои кулаки вместе.

– Вот так, – сказал он, нахмурясь. – Сотру в порошок… Пусть только посмеют не уступить мне! Не уступят рабочим – зато уступят мне. С превеликим почтением!

Мышецкий, наконец-то, догадался сесть:

– Что-то я вас не понимаю, господин полковник.

– Вы не понимаете, – согласился жандарм, – но вот ваши друзья, вроде Кобзева или Борисяка, они хорошо меня поняли. Борисяк – тот хитрый хохол, по стеночке ходит. Никак его уловить не могу… Большевик-с!

– О чем вы говорите, полковник?

– Да о депо, конечно. Выжидают чего-то… Я им социализм на тарелке с розанами подношу к самому рылу: вот вам и восьмичасовой рабочий день, вот вам и кассы взаимопомощи… Нет, не желают. Морду воротят!

Аристид Карпович перестал язвить и добавил твердо:

– Если это правда, что вы не понимаете, то очень печально. И для вас – особенно…

«Странный у меня жандарм», – подумал Мышецкий и решил круто идти напролом – заговорил о пожаре:

– Салганы-то сгорели, Аристид Карпович.

– Ну да, сгорели! В нашем Уренске само по себе ничего не горит… Да-с. Пока не подожгут.

– Вы думаете? Но задержан какой-то сумасшедший…

– Это вам Чиколини сказал?

– Да.

– Он сам давно сумасшедший. Столько лет прослужить в полиции и не разобраться… Подожгли, конечно. Не спорю. Тот, кому выгодно, тот и подпалил!

– А кому это может быть выгодно?

Аристид Карпович раскурил папиросу, поиграл портсигаром.

– Да будет вам, князь, – сказал он. – Будто вы сами не знаете, кому это выгодно…

– Ей-богу, не знаю. – Мышецкий действительно не знал: не затем же он поджигал эти салганы, чтобы обогатить кого-то.

Жандарм раздраженно (как показалось Мышецкому) отбросил от себя портсигар, спросил в упор:

– Как вы думаете, князь, зачем Конкордия Ивановна за­страховала эти салганы на крупную сумму?

– А разве… разве она владелица?

– Конечно. Через подставных дураков. Одного не пойму, – задумался жандарм, – как она могла извернуться? Ведь о пожаре-то она действительно не могла знать…

Сущев-Ракуса протянул руку через стол и взял Мышецкого за мизинец:

– Вы ей ничего не говорили?..