Валентин Пикуль - На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

Штромберг остановился.

– Мы не приспосабливаемся, – сказал ему Мышецкий. – Нет, мы активно и честно участвуем в событиях!

Аристид Карпович вдруг стал целовать Мышецкого в плечико:

– Князь, душа вы моя… Сергей Яковлевич! Да господь с вами, голубчик! Он же сдуру… Интеллигент ведь! Хлебом не корми – поговорить дай. Вот и ляпнул так, что трава не растет. Ваша правда, князь: какие мы к бесу амебы? Надо будет, так мы хоть какого порося сожрем!..

Мышецкий высвободился из объятий жандарма, взял громадный бокал и наполнил его до краев. Выглотал до дна – весь.

Его передернуло:

– Бррр… Что это было, Аристид Карпович?

– Да вы же коньяк хватили, голуба моя.

– Ну и черт с ним. – Мышецкий хлопнул по дивану: – Лейтенант Штромберг, садитесь! Ваше понимание русского народа меня никоим образом не устраивает. Но… садитесь!

Штромберг – мрачный – сел. Отпихнул ногой под стол раздавленную устрицу. Бразды управления разговором взял в свои руки уренский жандарм.

– Потом обнюхаемся и притремся, – грубовато сказал он. – Дело не ждет… Дадим народцу погулять, а забастовку станем гасить на следующий вторник! Тебе (он повернулся к притихшему Штромбергу) пропадать не дадим. Авторитет нужен… Сказал, что три копейки лишние будут – и будут три копейки рабочему классу. Кровь из носу у Монтекки и Капулетти выпущу, а на своем поставим…

Аристид Карпович долго водил над столом вилкою, не зная, на чем остановить выбор. Отбросил вилку и рукою взял себе огурчик (любил он огурчики).

– Если мы, – продолжал полковник, затаенно рыгнув в сторонку, – если мы не отвлечем рабочих от вопросов политики – грош цена нам, господа! Пусть рабочий уткнется в свою кастрюлю да заводит граммофон, а дальше – ни гугу!

Сергей Яковлевич ощутил себя пьяноватым: коньяк ударил откуда-то снизу, растекся по всему телу.

– А куда же? – спросил он. – Куда вы их отвлечете?

– Только в область чисто экономических задач. А такие задачи действительно существуют… Вот этот лейтенант говорил тут о примитивности, да не с того конца начал. А вы, князь, сразу же и в драку! Тоже нехорошо…

Мышецкий кивнул.

– Извините, – сказал он Штромбергу. – Без працы не бенды кололацы.

– Ничего, – простил тот князя. – Я бил и меня били. Без этого в политике, как и на флоте, никак нельзя…

– Далее! – продолжал жандарм. – Три копейки – это уже доброе начало. Пусть рабочие осознают свою силу как экономической организации и все ничтожество работодателей. Местных саввушек да тит титычей я щадить не намерен. Что они мне – кумовья, сватья? Плевать мне на них с высокой башни, пусть их трясут как грушу… Так им и надобно!

– Но это еще не все, – деловито заметил Штромберг. – Воспитание рабочих в духе патриотизма тоже входит в нашу задачу. Православие и народность – вот та закваска, на которой следует замешивать добрую квашню нашей пропаганды!

– С чего же начнете, господа? – спросил Мышецкий.

– Как ни странно, князь, с выдвижения требования о за­крытии публичных домов.

– Не всех, конечно! – добавил Аристид Карпович.

– И части кабаков, – продолжал Штромберг.

Сергей Яковлевич недоверчиво хмыкнул:

– Занятно! Хотя… Да, в этом что-то прощупывается!

Сущев-Ракуса, просияв, подлил ему вина:

– Пейте, князь. Это еще не все… Штромберг, расскажите о читальнях для рабочих.

Штромберг охотно рассказал:

– Рабочих надо сомкнуть вокруг общества трезвости. Создать в городе чайные, проводить лекции в нужном нам духе. Маркса мы подменим Струве, и от «Капитала» один переплет останется… Мы откроем глаза народу, что если враг и существует, то это – стяжатели-капиталисты, пьющие кровь из груди рабочего!

Палец жандарма снова гордо реял над закусками.

– Но, – сказал Сущев-Ракуса, – ни в коем случае не правительство. Князь, обратите на это особое внимание. Как облеченный доверием власти, вы…

– Я понимаю, – кивнул Мышецкий согласно.

– Спокойствие Уренской губернии будет обеспечено изнутри, – внушительно заключил полковник. – И ваше губернаторство воссияет! Воссияем – повторил жандарм упоенно.

Сергей Яковлевич размашисто отодвинул от себя тарелки, лег локтями на стол.

– Вы, кажется, опьянели, князь?

– Нет, полковник.

– Ну, так скажите – что вы думаете?

– В основе я согласен. Кое-что мне просто нравится в этом. Читальни, чайные, закрытие кабаков… Хорошо! Я всегда был врагом спаивания народа. Я писал об удешевлении чая…

Штромберг невольно подался вперед, ища одобрения:

– Я знал, мы знали, мы не сомневались, что вы поддержите нас, князь!

– Но… – Мышецкий пошевелил перед собой пальцами. – Пока вам удалось, господа, вовлечь в свое экономическое движение только кожевников и мясников. Люди эти по своему духу чем-то перекликаются с теми бугаями, которых возглавляет господин Атрыганьев… Так ведь?

– Предводитель ни при чем. Но Евдокия Яковлевна, – процедил жандарм, – будет предупреждена мною. Никаких эксцессов противу бастующих я ей не позволю…

Имя Додо прозвучало внезапно, как выстрел из-за угла.

– Но… при чем здесь моя сестра? – похолодел Мышецкий.

Аристид Карпович не спеша дохрустел огурчик до хвостика и сделал удивленное лицо:

– Неужели вы не знаете, князь, что ваша сестрица оттеснила Бориса Николаевича на задворки? Госпожа Попова настроена более агрессивно в своем патриотизме, что весьма импонирует Уренскому союзу истинно русских людей…

Хмель из головы Мышецкого разом вышибло.

– Вы так думаете? – бормотнул он, становясь жалким.

Штромберг казался равнодушным, но его большой рот растянулся в мстительную улыбку.

– Женщина, – произнес он, – способна возбуждать мужское общество гораздо энергичнее мужчины! В оценке стадной психологии профессор Сигиле отводит ей почетное место…

«А-а… чтоб вы все провалились!» – Сергей Яковлевич решил выпутывать ноги из этого зубатовского болота.

– Но вот… депо? – сказал он, обретая силу. – Там народ грамотный. Что там, господа?

Штромберг посмотрел на жандарма, жандарм посмотрел на Штромберга, и оба они уставились на Мышецкого. Вице-губернатор поднялся из-за стола. Проверил, как ему стоится.

– Я поддержу вас, – закончил он, – когда рабочие депо поддержат вас! Всего хорошего, господа…

Он вышел из ресторана на улицу. «Зажать!» – вот чего хотелось ему сейчас, стиснуть чью-то хрипящую глотку и не разжимать пальцев до тех пор, пока не посинеет падаль…

И снова перед ним встал извечный вопрос: «Кто виноват? Почему среди умного и доброго народа процветают дешевые демагоги, люди без совести и сердца?..»

Он решил написать Плеве: «Дорогой Вячеслав Константинович, так-то и так-то… В моей губернии сам дьявол ногу сломает, а посему помогите разобраться». Ну, слова-то он найдет!