Валентин Пикуль - На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

– Кого же вы предлагаете выдвинуть в подставное лицо?

– Пусть это вас не тревожит, князь. Вы должны беречь себя исключительно для высших принципов…

Сергей Яковлевич вернулся к Влахопулову.

– Тридцать две, – сказал он.

Симон Гераклович велел пригнать из «холодной» лесных перекупщиков.

– Последнее ваше слово! – зарычал он. – Пятьдесят, и ни копейки меньше… Ну, болваны, дерзайте!

– Двадцать, – загалдели спекулянты, – восемнадцать… двадцать семь. Шалишь!

– Тридцать, – отдельно от других закрепил Кацкин.

Влахопулов выставил их за двери, задумался:

«Ладно. Пусть берет Конкордия Ивановна… Надо срочно доставать где-то еще восемнадцать. От этого быть мне или не быть!»

Мышецкого навестил Сущев-Ракуса, держа в руках какой-то ключик. Повертел он этот ключик на пальце, сказал, не без яда:

– Старик-то наш, его превосходительство, кажется, в лужу сел? Не знает, как выбраться.

– Да, – согласился Мышецкий, – сейчас ему не позавидуешь. Положение истинно хуже губернаторского!

Аристид Карпович присел на краешек стула, боком-боком повел под сурдинку:

– Сергей Яковлевич, а какова же действительная стоимость треповского леса?

– Думаю, полковник, что гораздо выше. Трепову из Петербурга не видать, и он истинной цены, конечно, не знает.

Полковник обнаружил на паркете чернильное пятно и трижды стукнул в него концом своей шашки, размышляя.

– Сергей Яковлевич, буду откровенен…

– Только рад, Аристид Карпович!

– Влахопулову здесь больше нечего делать…

– Объясните!

– Пора ему сенатствовать. А останься мы с вами в губернии одни – все переиначим на свой лад! А потому…

– Да, полковник, я слушаю, – напомнил Мышецкий.

– А потому надо помочь старику.

– Каким образом?

– Соберем ему эти деньги.

– Что вы задумали, Аристид Карпович?

– Освободить для вас место губернатора.

– Постойте! Я без вашей помощи успешно продвигаюсь по служебной лестнице.

Сущев-Ракуса уже натягивал фуражку.

– Вы только продвигались, – сказал он. – А теперь вы по ней поскачете!..

В дальнейших событиях Мышецкий не участвовал. Дрем-люга – по указке полковника – собрал у себя губернских раввинов и повелел им представить восемнадцать тысяч.

– Где вы их возьмете – меня не касается, – объявил капитан. – Если же денег на бочку не свалите, то вам предстоит на своей шкуре испытать, на что способен господин Атрыганьев и его веселая компания…

То есть Дремлюга попросту поставил евреев перед угрозой погрома. Еврейская община имела некоторый опыт в таких случаях. Как всегда, был объявлен постный «херем», евреи перешли на хлеб и воду. Стали вносить в общую кассу деньги, которые обычно тратились на еду.

Через два дня было собрано тринадцать тысяч.

– «Херем» еще на пять, – велел Дремлюга раввинам.

– Хороший жандарм, – взмолились евреи, – нельзя так… У нас дети не пьют молока, мужчины перестали курить, женщины забыли вкус курочки…

– Гони «херем» дальше! – приказал Дремлюга.

Одновременно с этим Аристид Карпович стороною нажал и на Паскаля, чтобы тот заготовил пять тысяч. Осип Донатович заметно приуныл, но жандарм дал ему понюхать свой кулак, бронзовый от загара:

– Вот ты у меня где! Только сок брызнет…

Осип Донатович поститься не стал. Он был ученик другой школы. Быстро собрал в свою колымагу двадцать четыре разрозненных тома законов Российской империи и выехал из города в уезды.

Действовал он вдохновенно – по наитию.

Вкатит на площадь села, велит созвать народ. Сбегутся с полей мужики и бабы, и Паскаль командует:

– Ну, православные, вставай колесом!

Встанут люди «колесом»: в центре – телега с законами, а посередке осью торчит титулярный советник в отставке.

– Ну, мужики, могу вас порадовать, – говорит Осип Донатович. – Вышел такой указ, чтобы научить вас русским законам. Плачетесь вот вы, что чиновники вас обижают. И будут обижать, коли вы закона не знаете…

Паскаль зовет к себе старосту.

– Атаман! А-а, это вы, Петр Иванович… Ну-ка, вот тебе первый том. Вишь, какой тяжеленный! Закон, брат. В нем – сила! Дуй по порядку…

Староста читает с первой страницы:

– «Свод законов Российской империи. Издание 1857 года…»

– Стой, Петр Иванович! Вы, мужики, все поняли?

– Да быдто понимаем…

Паскаль быстро ищет в толпе морду поглупее:

– А ну-ка вот ты, паря, повтори.

– Расея… она, значица… Вот и выходит, что закон, стало быть… Оно и есть! Потому как…

– Дурак! Читай, Петр Иванович, снова, пока не изучат как следует. Ну и возни же мне с вами…

Глянут мужики в телегу, а там еще двадцать три книжищи валяются. И одна другой шире. Страх один, да и только. Мати пресвятая богородица! Спаси нас, грешных…

– Видать, – рассуждают мужики, – надоть ему отвалить по полтине с рыла. Отдай и не греши. Замает с эфтими законами. А тут косить бы, милок…

Поверив на слово, что мужики будут изучать законы самостоятельно, Осип Донатович огреб с уездов богатую дань. Пять тысяч он передал жандарму, три оставил себе. Дремлюга получил пять тысяч и от евреев. Тоже передал Сущеву-Ракусе. Таким образом, в обиде никто не остался.

Но больше всех радовался Влахопулов, даже всплакнул:

– Голубчики, век не забуду! Ну удружили…

Сергей Яковлевич снова повидался с Монахтиной.

– Конкордия Ивановна, – заметил он, – надеюсь, мы будем добрыми соседями и продавать лес не станем?

Короткое раздумье на лице женщины, и решительный ответ:

– Что вы, князь! Лес нам еще пригодится…

На тесном перекрестке Пушкинской и Темниковской улиц сцепились колесами две коляски – Мышецкого и генерала Панафидина. Генерал-«сморчок», щурясь желтым лицом, мимоходом крикнул:

– Слушайте, князь, что за сокровище вы мне подсунули?

– А что, ваше превосходительство?

– Да он же – граф… Вы знали об этом?

– Знал, – ответил Мышецкий.

На этот раз граф Подгоричани только подпалил Уренск с одного конца. Придет время – и он взорвет его!

Было воскресенье, и с утра в доме появилась Додо – хорошо выспавшаяся, чистенькая и какая-то просветленная. Часто подходила к брату и любовно разглаживала ему волосы на висках.

Совсем неожиданно прозвучал ее вопрос:

– Как ты думаешь, Сергей, кого назначат вместо Плеве?

– Говорят – Штюрмера, того, что разогнал тверское земство… Но пока что там выжидают.

– Выжидают… чего?

– Догадайся: чем закончится дело под Ляояном. Ежели Куропаткин снова отпустит, то Штюрмеру министром не бывать. Он одного поля ягода с покойным Вячеславом Константиновичем. А тут, если последует поражение, необходим человек иных взглядов, иных методов. Помягче. Без ежовых рукавиц, а в лайковых перчатках…