Рой Якобсен - Стужа

Гест стоял на коленях, вконец обессилев.

— Никак хитроумный исландец потерял дар речи?

— Кто говорит, тот умрет, — пробормотал Гест, не поднимая головы.

— Что?

— Я даю клятву, — сказал Гест и произнес надлежащую формулу. — Однако у меня есть еще одна просьба, — поспешно добавил он, старательно избегая смотреть на Кнута священника.

— Вот как. И о чем же ты просишь?

— Позволь мне забрать тело, чтобы Кнут священник мог похоронить его возле церкви в городе, ведь Рунольв был христианином.

На лице ярла заиграла легкая улыбка.

— В таком случае у меня тоже есть просьба, точнее, пожалуй, вопрос: можешь ли ты честно сказать, что сильнее — твое слово или этот закон у тебя в сердце?

Впервые Гест вовремя заметил ловушку и быстро ответил, что, пока он не будет видеть ярла, перевес останется за словом и что он сам позаботится, чтобы взгляд его впредь не упал ни на ярла, ни на кого из его дома.

— Хороший ответ, — сказал Эйрик и велел ему подняться. — Можешь забрать труп, двое моих людей проводят тебя и клирика до церкви, и мы никогда более не увидимся.

Ночь. Белесая, мягкая весенняя ночь. Молитвенно сложив руки, Гест смотрел на могилу Рунольва и думал, что отныне орлы в Свитьоде не разлетятся, будут сидеть на скалах и гибнуть от стрел охотников, точно гуси с подрезанными крыльями. Он воочию видел перед собою этих недвижных, обреченных смерти исполинов, и ему было совершенно не до смеха, он недооценил ярла и недооценил себя, разом сделал две ошибки, а все потому, что в гордыне своей не уразумел: лишь страх способен истребить закон в его сердце, закон мести, тот самый страх, который он презирал, жалкий, унизительный страх Кнута священника, испуг и трепет, отнимающий у труса право на жизнь, когда все прочее уже потеряно.

Гест оставил могилу, поднялся к Гудлейву, который считал смерть благословением и теперь смотрел на него блекло-серыми, водянистыми глазами, будто хотел сказать, что Рунольвово время истекло.

— Нет, не истекло, — возразил Гест. — Ведь это означало бы, что я не виноват. Только вот от такого осознания проку чуть, я же ничегошеньки не понимаю и никогда не изменюсь.

— Может, и так, но Господь не дал бы тебе сил отправиться в Хладир, если б не видел в этом смысла, Он хотел, чтобы ты остался в живых, а Рунольв упокоился в двух землях: тело его здесь, голос же — в Ирландии…

Гест покидает Гудлейва, идет в город к той женщине, с которой спал так много раз, говорит, что отныне она будет зваться Гюдой, и она охотно соглашается — не впервой! — лишь бы отвязался поскорей, спать охота. Но Гесту впору горы ворочать, только под утро он засыпает без сил на белой ее груди, как ребенок, да он и есть сущий ребенок, легонький, даже спихивать его незачем. А вот просыпается он в один миг, вырывается из сна и обнаруживает, что женщина исчезла и чья-то крепкая рука держит его за горло. Халльдор Некрещеный, склонясь над ним, говорит:

— Тихо, не шуми!

Скальд выпрямляется, велит ему одеться и идти за ним. Гест встает, послушно исполняет приказ, однако в трактире сидит один-единственный посетитель, в простом поношенном купеческом платье, безуспешно пытаясь спрятать лицо под широкополой шляпой. Это Даг сын Вестейна, правая рука ярла, белобрысый, бледный богатырь, большой мастер прикидываться не таким, каков он есть, — посмотреть на него, так вроде бы и медлительный, и неповоротливый, и сонный, в два счета одолеешь, а в итоге он снискал себе прозвище Бессмертный. И вот сейчас сидит за столом, без всякого выражения смотрит на Геста.

— Ярл интересуется тобой, — сухо говорит он и добавляет, что, как ему известно, Гест несколько лет свободно бывал среди дружины, сопровождая одного из лучших его людей, Эйстейна. Гест кивает. А Даг, положив ручищи одну на другую, щурится от солнца и говорит, что вчера в Хладире ярл задал ему вопрос, на который он не ответил: ведомо ли Гесту, отчего ярл не спит ночами?

— Я знаю не больше, чем другие, — быстро сказал Гест.

— А что именно знают все?

— Все говорят, что конунг Свейн не то погиб в Англии, не то умер от болезни, что сын его, Кнут, [79] Кнут Могучий — датский конунг (1019–1035), в 1016–1035 гг. был королем Англии. собирает силы, чтобы продолжить войну против короля Адальрада, и что он в письме просил ярла сдержать обещание, данное в свое время конунгу Свейну.

— По-твоему, этого достаточно, чтобы ярл ночами не смыкал глаз?

— Нет, он размышляет о том, какой ответ дал бы в таком случае его отец, Хакон ярл. И сдается ему, что отец нашел бы предлог отказаться от похода, ведь Кнуту всего-навсего шестнадцать лет от роду и совсем недавно его изгнали из Англии, ровно собачонку, он даже тело отца с собою не забрал.

— Так говорят в городе или так думаешь ты сам?

— То и другое.

— И что же это значит для ярла?

— Ничего. Он человек более выдающийся, нежели отец, и всегда будет выполнять свои обещания. Поэтому он думает, что в попытке завоевать Англию может стать Кнуту советчиком и первым помощником. И видит здесь для себя великий шанс, ведь та часть Норвегии, где он властвует после Свольда, слишком мала.

На лице Дага сперва отразилась легкая досада, но затем он саркастически усмехнулся и встал.

— Выходит, ты все же не так умен, как мы думали. Или, наоборот, так глуп, как мы опасались. Однако пришел я сюда не затем, чтобы спрашивать об этом, недомерок. Халльдор, земляк твой, говорит, что ты скрывался у Эйнара в Оркадале. Это правда?

— Да, — ответил Гест, опустив голову.

Весна. Гест трудится на верфи, учит латынь по книгам, которые берет у Кнута и Тофи, выводит буквы на восковой табличке. Он ждет Онунда, дабы наконец избавиться от всего того, что угрозой висит над головою. Убегать нет смысла. Но Онунда нет как нет. Гест радуется теплу и птичьему щебету, который смутно напоминает о том времени, когда он вместе с Тейтром скрывался в лесах и думал, что если продержится достаточно долго, то сможет вернуться в Исландию, свободным человеком. Правда, день ото дня в нем нарастает тревога, ведь теперь он на виду у всех, и отсутствие Онунда может означать, что там, на севере, с ним что-то приключилось, что Тородд либо Ингибьёрг сумели остановить его, или же дело совсем в другом… И вот однажды вечером он завершает работу над рулевым веслом, но Стейнтору оно не нравится.

— Что это за диковинные знаки? — спрашивает корабел.

— Иллюминованные буквы, так они называются, — отвечает Гест.

— А что они означают?

— Не знаю, — говорит Гест, — я видел их в одной святой книге.

Стейнтор — человек верующий, и это объяснение успокаивает его, он сдержанно кивает и говорит, что хорошо бы Гесту украсить румпель драконьими зубами или орлиными когтями, как бы обхватывающими его с обеих сторон, так что получится вроде как шапка, или шлем, за которую удобно взяться руками, стоя у руля. Гест согласно кивает — и встречается глазами с Халльдором Некрещеным, тот неслышно подошел и, заложив руки за спину, стал рядом с таким видом, будто забрел на верфь совершенно случайно.