Рой Якобсен - Стужа

— Я не могу ходить, — ответил Гест. — Я умер.

Не обращая внимания на Гестовы протесты, Ротан взвалил его на плечо, отнес в большой дом, где в одиночестве сидел Ингольв, и уложил на меховое одеяло возле очага.

— Дело касается церкви, — сказал старик. — Пора бы начинать строительство, Двойчата присмотрят за работами…

— Сейчас зима, — проворчал Гест. — Бревна из лесу не вывезешь.

— Осень сейчас. И лес я могу вывезти когда захочу…

Они перебросились еще несколькими вялыми фразами, после чего Гест перебил Ингольва и сказал, что его клонит в сон, так, может, Ингольв прямо выложит, что ему надобно.

Старик провел рукой по волосам, шмыгнул носом.

— Видишь ли, датчане, которые тут были…

— Да, я слыхал про них.

— Коли то, что они рассказывают, правда… ты, вероятно, не знаешь Эрлинга сына Скьяльга, зато бывал в Оркадале у Эйнара, которого ярл хочет оставить регентом на время своего отсутствия…

— И ты хочешь знать, как поведут себя хёвдинги, если в отсутствие ярла случится нападение на страну?

Ингольв кивнул.

— Эйнар сдержит слово, данное ярлу, — сказал Гест.

— И будет сражаться?

— Этого я не говорил. Эйнар хёвдинг, но не властитель, он будет исполнять приказания ярла, пока ярл способен приказывать.

— Стало быть, если ярл погибнет или откажется от страны, Эйнар сочтет себя свободным от обета?

— Думаю, да. Он человек ярла ровно в той мере, в какой ему это выгодно. А Эрлинг сын Скьяльга, как тебе известно, никогда не был ярловым сторонником, ты был с ними при Свольде, они такие же, как ты.

— Но сейчас так много всего сходится! — вдруг воскликнул Ингольв. — Во-первых, новый претендент тоже зовется Олавом. Он тоже в союзе с королем Адальрадом. И намерен собирать страну. И хочет, чтоб она приняла христианство. И он потомок Прекрасноволосого…

— Поэтому ты думаешь, второй раз это случиться не может?

Ингольв надолго задумался.

— Может, это ловушка, — пробормотал он, — вот что я имею в виду.

Не слова, а тяжелый снежный ком.

— А может, Божия воля? — подсказал Гест.

Но Ингольв не слышал, он чувствовал себя как никогда старым, н-да, больно признать, однако он успел замириться с давним врагом, со Стейном, и поссориться с давним другом, с Рёреком, вооружился и усилил дозоры, размышлял, строить ли церковь, поднимать ли паруса или устремить взгляд в небеса… И еще одна мелочь: обратил ли Гест внимание, что король Адальрад вышвырнул Кнута в море с такою поспешностью, что тот даже не мог забрать с собою тело отца, конунга Свейна?

— Да, я слышал об этом. Но на самом-то деле ты ведь думаешь о том, сумел ли и Эйвинд целым-невредимым покинуть Англию, верно?

— Верно, — сказал Ингольв, потупив взор. И повторил: — Верно.

На другой день Двойчат вызвали из оружейной и вместе с двадцатью работниками послали в горы валить лес. Гест кое-как поднялся со своего одра и провел с ними несколько дней, плечо ему больше не докучало, он лишь испытывал жаркую слабость, не иначе как от меховых одеял, которыми укрывался. Между тем выпал снег. И падал снова и снова. В огромных количествах. Стеной. Засыпал все вокруг. Они тонули в нем чуть не по пояс.

— В Исландии и в Халогаланде снег похож на море, — сказал Гест Двойчатам. — Лежит волнами.

Двойчата не удивились. Они бывали в Исландии, бывали на Оркнеях и в Шотландии, во Франции и в Ирландии, в Гардарики, [89] Гардарики — древнескандинавское название Руси. и в Румаборге и не могли взять в толк, чего ради бродят тут в глубоком снегу и ворочают мерзлые бревна, когда их зовет широкий мир.

Но Ингольв не отступался, приказал трэлям расчистить снег, чтобы он мог обойти давнее капище, где поднимется новая постройка, а после его ухода Гест велел расчистить площадку еще раз, и гораздо тщательнее, чтобы работники кирками и ломами начали долбить промерзшую землю.

Немного погодя хёвдинг передумал: строить надобно не из стоячих бревен, а из венцов, как церковь у Стейна сына Роара. Сызнова эта смесь сомнений и медлительности. Но для венцов необходимо каменное основание, навезли камня, принялись тесать, но в этой работе Гест не участвовал, все это стало ему надоедать, укрытие его вновь зашаталось, и он ничего не мог поделать.

Вот он и бродит по заснеженным лесам, думает об Асе, об этой странной женщине, которая начисто стерла его из своей памяти, при нем Митотин, и на фоне неба крылья ястреба словно листья папоротника на фоне красно-бурой болотной руды, ведь дни стояли короткие, багряные, лед сковывает бухты и всего за пять коротких дней полностью укрывает озеро, потом выпадает еще больше снегу, сухая белая стужа окутывает леса, цепенит людей и животных, но не Митотина; Гест сумел-таки взять над ним власть, как военачальник, уверенными жестами, и посвистом не от мира сего, и едой, не в последнюю очередь едой, — накорми Митотина, и он будет творить в небе чудеса.

На ногах у Геста снегоступы, лыжи он недолюбливает. Пасть на плече по-прежнему открыта, и чудится ему, будто он сам парит на ястребиных крыльях в море белизны. Но вот ястреб зависает над склоном холма и с уверенным криком падает вниз. Гест идет следом и видит: Митотин сидит на снежном бугре — то ли на занесенной снегом кочке, то ли на камне — и что-то терзает клювом и когтями. Гест замечает цветную ткань, кожаный башмак и понимает, что это, еще прежде чем разгребает снег. Нога, еще одна, спина, две спины — два мертвеца с рублеными ранами на затылке и голове, мороз уберег их от тления, кажется, будто смерть настигла их вот только что, бездыханные, но как живые. Гесту ясно и кто они такие — это Онунд и один из его спутников, которых они заперли в сарае возле бухты. Но опознаёт он их по одежде и браслетам, лица объедены зверьем. Продолжает отгребать снег, все совпадает, цвет волос, рост, оружие, это действительно Онунд, человек, от которого он скрывался семь долгих лет; что ж, теперь скитаться незачем, он может вернуться куда угодно — в Сандей, в Исландию; итак, скитаниям пришел конец, причем в тот самый миг, когда рушится последний его приют.

А руки все копают, он находит мешочек с серебряными слитками, несколькими монетами и множеством золотых перстней, там же лежит вырезанная из дерева орлиная голова, его собственная детская работа, при виде которой мать почему-то расплакалась. Ноги не держат, он садится, смотрит на орлиную голову, на пропавшую хищную птицу, потертую, темную от жира, захватанную грязными руками, и вроде бы вспоминает, что сестра ответила, когда он спросил, не забрали ли Онунд или Снорри чего-нибудь в Йорве: «Ничего».

Но позднее она заметила, что орлиная голова пропала… хотя нет, Гест подарил ее Эйнару, тому бедолаге, что знал столько историй и искал прибежища в Йорве, с него-то все и началось. Стало быть, Стюр забрал ее у убитого и отдал Онунду?