Ахмед Боков - Сыновья Беки

Нюрка сделала вид, что не слышит отца, повернулась и, выйдя из сарая, пошла к дому.

– Идемте в тепло, чего мы тут зябнем, – предложила она.

Федор направился к телеге, а в это время в воротах вдруг показался человек. «Не муж ли?» – подумал Хасан. Рука невольно потянулась к карману, где лежал револьвер.

– Вот еще один вояка идет, – сказал с издевкой Федор. – Тоже, наверно, готовится к войне, хотя только что с одной вернулся.

Федор косо глянул на дочь и добавил:

– Деверь твой идет!

– Сама вижу!

Хасан уже не слышал их. Его удивленные глаза впились в приближающегося человека.

«Не может быть, – говорил про себя Хасан. – Неужели это он? Тот же нос с горбинкой, и лицо, и чуб».

– Убираться нам надо, – сказал Федор, – влезай скорее на телегу.

Хасан стоял на месте, словно и не слышал Федора. Тот, что пришел, не доходя пяти-шести шагов, тоже вдруг остановился как вкопанный, будто чего-то испугался.

– Это на самом деле ты или мне только кажется? – спросил он, чуть придя в себя.

– Не кажется, Митя! Это я!

Они кинулись друг к другу, крепко пожали руки, а сами глядели один на другого, не веря глазам. Особенно был ошарашен Митя.

– А я-то ведь сообщил всем, что тебя убили, – сказал он.

– Знаю.

Федор и Нюрка удивленно смотрели на обоих парней и ничего не понимали.

– Как же ты сумел уйти от них? – нетерпеливо спрашивал Митя.

– Очень просто. Видно, не суждено мне было в тот раз умереть.

– Расскажи, как все произошло?

– Потом, – махнул рукой Хасан.

– Заходите в дом. Там и наговоритесь, – предложила Нюрка.

Ей и самой не терпелось узнать, о чем это они говорят и откуда Хасан знает ее деверя.

– В этом доме не больно-то наговоришься. Не дай бог, хозяин явится, – предостерег Федор.

Митя тоже с тревогой глянул на Хасана. Кто-кто, а он-то знал, что грозит его приятелю в этих местах. Похлеще, чем на войне. Митя лихорадочно соображал, что делать.

– Пожалуй, тебе сейчас лучше здесь побыть, – сказал он наконец, глядя на Хасана. – За эти дни, может, все успокоится. Сейчас все дороги перекрыты и каждого путника видать как на ладони…

Хасану делать было нечего. Он только согласно кивал.

Вскоре Федор уехал. Недолго задержался и Митя. Спросил только у Нюрки о брате, и вместе с Хасаном они пошли со двора. Как Нюрка ни уговаривала их перекусить, задерживаться не стали.

Ветхий Митин домик был поблизости, через пять-шесть дворов. Родители Мити очень старые, под стать своему дому. Сын познакомил с ними товарища. Сказал, что это тот самый, про которого он им рассказывал, считая его убитым.

– Теперь будет долго жить, – сказал старик. – Так завсегда, коли пройдет слух, что человека убили, а он – вот он, явился, значит, век его будет долог.

Старушка перекрестилась, что-то при этом про себя прошептала и вышла.

Через минуту она вернулась, неся в руках три яйца.

– Вот это ты хорошо придумала, мама, спасибо, – обрадовался Митя.

– А как же? Он ведь с дороги, есть небось хочет. Сварить али, может, поджарить? – спросила старушка, глядя на Хасана. – Жира у меня, жаль, пет подходящего. Только свиное сало.

Хасан замотал головой.

– Не насилуйте парня, – сказал старик, – у каждого народа свои обычаи, нельзя так нельзя. Некоторые, например, едят конину, а я, убей меня, и куска ее в рот не возьму. Хотя знаю, что конь куда чище свиньи. Траву да овес ест, не то что всякую грязь…

Старику не ответили. Каждый был занят своим. Старуха у печки копошилась, а Митя с Хасаном повели разговор о том, как и что было.

– Поезд пошел не через Моздок, – рассказывал Митя. – Ехали через Беслан. В Гудермесе я сошел – и сюда. На пути в Назрани мы долго стояли. Там я и сказал о тебе… Очень расспрашивали в Назрани про тех двух ингушей, которых увели вместе с тобой. Откуда да какие из себя…

Старик стал прислушиваться к их беседе. Он сам в былые годы не раз попадал в передряги, а потому любил погутарить. Сердце начинало биться, как в молодости. Только не много радости о войне вспоминать. Кто-кто, а старик-то знал, какие она беды приносит. У него у одного двух сыновей унесла, будь она проклята. Теперь вон тоже все о войне говорят. Чего надумали: воевать с соседями, с которыми испокон веку бок о бок живут. Два сына осталось у старика. Один ждет войны, как пасхи, другой ненавидит ее.

Совсем запутавшись в мыслях, старик тяжело вздохнул и вышел во двор…

Хасан коротко рассказал обо всем, что пережил.

– Та-ак, – сказал Митя. – Еще не известно, чем все это кончится. Не сегодня-завтра узнаем. Достаточно и того, что там наговорили за эти четыре дня.

– Я слыхал, будто сегодня будет выступать Киров, – проговорил Хасан, глубоко вздохнув и опустив голову.

– Кто тебе сказал? – удивился Митя.

– Федор.

– Я тоже слыхал. Многие ждут, что он скажет. Говорят, большевики призывают к миру и дружбе между народами, а он, говорят, стоит во главе большевиков, всех большевиков нашей области. Значит, должен быть против войны.

– И ты будешь его слушать? – с завистью спросил Хасан.

– Если брат пропустит. Вчера он меня пропустил. Еще ведь не точно, будет Киров выступать или нет. Люди просто считают, что он не может не выступить… А знаешь что? – положив руку на плечо Хасану, добавил через минуту Митя. – Идем-ка мы вместе.

– Куда? – удивился Хасан.

– Туда. На съезд. Коли брат стоит у входа, возможно, мы оба и пройдем. Сам все услышишь. И Кирова увидишь…

– Эх, если бы это удалось! – Хасан ударил себя по коленям.

Едва перекусив, они заторопились. В дверях столкнулись со стариком.

– Куда ты его уводишь? – спросил он.

– Не сидеть же ему здесь. Заскучает.

– Не до веселья сейчас. Сами говорите, опасность большая. И его подведешь, и сам, не ровен час, беду наживешь!

– Ничего, отец, – успокоил Митя. – Мы и не из такого пекла выходили целехонькими.

Мать, не говоря ни слова, глядела вслед сыну и все крестилась, а он тем временем объяснял Хасану, как надеется попасть на съезд.

– Если нам не удастся вместе пройти, ты подождешь на улице и я вынесу тебе мандат.

– Какой мандат?

– Бумага такая. По ней проходят те, кому там быть следует, на съезде. У кого только мне его взять? У Федора, что ли, попросить? Лучше бы, конечно, у какого-нибудь осетина. Ты за осетина вполне сойдешь. У меня там есть один знакомый… А ты язык-то ихний знаешь?

– Ни слова, – покачал головой Хасан.

– Ну ладно! Спрашивать станут – скажи: кабардинец.

На этом и порешили.

Улица, на которой расположен театр «Палас», довольно широкая сравнительно с другими. Дома тут добротные, иные даже двухэтажные, но Хасан на все это особого внимания не обращал. Он всякого навидался, его теперь не удивишь никакими городами. Хасан вглядывался в людей, что толпились около двух-трех домов, словно знакомых искал.