Колин Маккалоу - Женщины Цезаря

— Я никогда не понимал, почему она не давала молока обоим детям, — сказал Котта и пожал плечами. — А может быть, в легенде этрусков говорилось только об одном ребенке. Статуя определенно была выполнена еще до Ромула и Рема. А у нас все же есть сама волчица.

— Ты прав, — согласился Цицерон, помогая Лентулу Суре подняться по трем ступеням, ведущим к паперти очень низкого храма, — это предзнаменование. Я надеюсь, это к добру — Великий Бог смотрит на восток!

У входа он вдруг остановился.

— Edepol! Какая будет давка!

Храм буквально трещал по швам, пытаясь вместить всех сенаторов, присутствующих в Риме. Явились даже больные. Выбор места не был пустой прихотью Цицерона. Его очень беспокоило сохранение согласия между всеми сословиями римлян. В курии Гостилия нельзя было проводить собрание, когда рассматривался вопрос об измене, а поскольку в данном случае измена касалась всех слоев римского общества, храм Согласия оказался самым подходящим. К сожалению, здесь не было деревянных ярусов, как в храме Юпитера Статора. Поэтому всем пришлось стоять, задыхаясь в духоте.

Наконец Цицерону удалось установить подобие порядка, посадив консуляров и магистратов на стулья впереди сенаторов-заднескамеечников. В середину помещения консул Цицерон поставил курульных магистратов. Между двумя рядами стульев он разместил аллоброгов, Волтурция, Цепария, Лентула Суру, Цетега, Статилия, Габиния Капитона и Фабия Сангу.

— Оружие найдено в доме Гая Цетега! — доложил запыхавшийся претор Сульпиций. — Сотни мечей и кинжалов. Несколько щитов. Кирас нет.

— Я люблю коллекционировать оружие, — сказал Цетег с таким видом, словно все это ему порядком надоело.

Хмурясь, Цицерон размышлял о другой проблеме, вызванной теснотой.

— Гай Косконий, — обратился он к претору, — я слышал, ты недурно владеешь скорописью. Откровенно говоря, здесь уже нет места для полудюжины писцов, так что я обойдусь без профессионалов. Выбери трех заднескамеечников, которые тоже умеют записывать произносимое. Вчетвером вам будет легче справиться. Думаю, четверых достаточно. Сомневаюсь, что собрание затянется надолго, так что у вас потом будет время сравнить записи и составить общий черновик.

— Ты только посмотри на него и послушай! — шепнул Силан Цезарю.

Странный выбор наперсника — если учесть, какие между ними существуют отношения. Но вероятно, решил Цезарь, рядом с Силаном просто больше не оказалось никого, кого он счел бы стоящим собеседником. Включая будущего коллегу Силана по консульству — Мурену.

— Наконец-то наш Цицерон на вершине славы! — Силан издал смешок, в котором Цезарь расслышал отвращение. — Что касается меня, я считаю все это невыразимо омерзительным!

— Даже земледельцы из Арпина должны иметь свой день, — отозвался Цезарь. — Гай Марий положил начало традиции.

Наконец после молитв и жертвоприношения, чтения знаков и приветствий, суетясь и нервничая, Цицерон открыл заседание. Он оказался прав, собрание длилось недолго. Проводник заговорщиков Тит Волтурций, выслушав показания Фабия Санги и Брога, заплакал и захотел рассказать все. Что он и сделал. Он ответил на все вопросы, выдвигая против Лентула Суры и еще четверых все более и более тяжкие обвинения. Луций Кассий, объяснил он, внезапно уехал в Дальнюю Галлию. Сейчас он, наверное, на пути в Массилию, в добровольную ссылку. Другие тоже бежали, включая сенаторов Квинта Анния Хилона, братьев Сулл и Публия Автрония. Он назвал много имен — всадников, банкиров, мелких сошек, паразитов. К концу его показаний оказалось, что в заговор серьезно вовлечены двадцать семь римлян, от Катилины до него самого (а племянник диктатора Публий Сулла — не названный обличителем! — при этом истекал потом).

Затем принцепс Сената Мамерк сломал печати на письмах и прочитал их. Это немного разрядило напряжение.

Желая сыграть роль великого юриста, стремившегося докопаться до истины, Цицерон сначала стал задавать вопросы Гаю Цетегу. Но, увы, Цетег сломался и сразу же признался во всем.

Следующим был Статилий — результат тот же.

После этого наступила очередь Лентула Суры, который также во всем публично покаялся, даже не ожидая, пока ему зададут вопросы.

Габиний Капитон некоторое время сопротивлялся, но раскололся, едва Цицерон приступил к допросу.

И наконец настала очередь Марка Цепария, который вдруг разрыдался так, что еле смог говорить.

Хотя это далось Катулу тяжко, но, когда все закончилось, он поблагодарил столь блестящего и бдительного старшего консула Рима. Чувствовалось, что ему трудно говорить, но слова звучали ясно, отчетливо — не менее четко, чем признания Цепария.

— Я приветствую тебя как pater patriae, отца нашей отчизны! — вдруг воскликнул Катон.

— Он это серьезно или насмехается? — спросил Силан Цезаря.

— С Катоном ничего определенного сказать нельзя.

Цицерону дали полномочия арестовать заговорщиков, которые отсутствовали. После этого присутствующих заговорщиков предстояло распределить под охрану сенаторов.

— Я возьму Лентула Суру, — печально сказал Луций Цезарь. — Он мой зять. Может быть, его следовало бы отправить к другому Лентулу, но по праву он должен находиться у меня.

— Я возьму Габиния Капитона, — сказал Красc.

— Я — Статилия, — сказал Цезарь.

— Дайте мне Цетега-младшего, — сказал старый Гней Теренций.

— А как мы поступим с действующим претором, который также оказался изменником? — спросил Силан, совсем посеревший в духоте.

— Он должен снять с себя знаки отличия и распустить своих ликторов, — распорядился Цицерон.

— Не думаю, что это законно, — возразил Цезарь немного устало. — Никто не может досрочно снять с должности курульного магистрата. Строго говоря, ты не можешь его арестовать.

— Мы можем это сделать в соответствии с senatus consultum ultimum! — резко ответил уязвленный Цицерон. Почему Цезарь всегда придирается — законно, не законно? — Если ты предпочитаешь строгую законность, не называй это досрочным снятием с должности! Считай это досрочным снятием с него курульных украшений!

Здесь Красc, утомленный теснотой и мечтающий выйти поскорее из храма, прервал этот язвительный обмен репликами и предложил устроить публичный праздник благодарения в честь бескровного раскрытия заговора в стенах города, не упомянув при этом имени Цицерона.

— Раз уж ты выдвинул такое предложение, Красc, почему ты не предложишь заодно гражданский венец нашему дорогому Марку Туллию Цицерону? — съязвил Попликола.

— Ну уж это — явная ирония, — сказал Силан Цезарю.

— О-о, хвала богам, наконец-то он закрывает собрание, — был ответ Цезаря. — Неужели он не мог устроить разбирательство в храме Юпитера Статора или Беллоны?