Колин Маккалоу - Женщины Цезаря

Прежде чем приступить к торжественной мистерии, требовалось, чтобы у всех было надлежащее настроение. Все должно быть съедено и выпито, все пустые разговоры прекращены. Никто не торопился. Слишком много надо было еще сделать: поприветствовать друзей и поболтать с теми, кого давно не видели, собраться с близкими подругами, чтобы обменяться последними сплетнями.

Змеи не принимали участия в церемонии отхода ко сну Bona Dea. Усыпляющим ее средством был змеевидный кнут — ужасная вещь, заканчивающаяся пучком плетей, похожим на голову Медузы, которые, как рептилии, красиво обвивались вокруг тела женщины. Но бичевание начнется позже, после того как зимний алтарь Благой богини будет зажжен и будет выпито достаточно, чтобы притупить боль и превратить ее в особый вид экстаза. Bona Dea — жестокая хозяйка.

Аврелия настояла на том, чтобы Помпея Сулла стояла рядом с Фабией у входа и приветствовала гостей. Она была рада, что женщины «Клуба Клодия» пришли последними. Конечно, они должны были прийти! Наверное, пожилым шлюхам вроде Семпронии Тудитаны и Паллы понадобились долгие часы, чтобы наложить на лица множество слоев косметики. Наверное, не меньше времени потребовалось и на то, чтобы втиснуть в тесные платья свои дряблые тела! Аврелия вынуждена была признать, что обе Клодии выглядели наилучшим образом: красивые одежды, правильно подобранные драгоценности, чуть сурьмы и кармина на лицах. Фульвия, как всегда, была сама себе закон, от платья огненного цвета до нескольких ниток черноватого жемчуга. У нее уже имелся двухлетний сын, но фигура Фульвии определенно не пострадала после родов.

— Да, да, теперь ты можешь идти! — разрешила Помпее ее свекровь.

Аврелии одной приходилось приветствовать всех гостей. От Помпеи не было толку. И теперь она кисло улыбнулась, глядя, как взбалмошная жена Цезаря ускакала с подружкой, весело болтая.

Вскоре после этого Аврелия решила, что присутствуют все, кто должен, и покинула вестибул. Желая удостовериться, что все идет как положено, она ни на минуту не присела. Все ходила из комнаты в комнату, взгляд туда, взгляд сюда, пересчитывала служанок, оценивала количество еды, мысленно составляла каталог гостей, прикидывая, кто где расположился. Даже среди такого контролируемого хаоса ее ум отмечал то, это, и все факты вставали на свое место. И все же нечто тревожило ее… Что это было? Кто отсутствовал? Кто-то определенно отсутствовал!

Две музыкантши прошли мимо нее, на ходу закусывая в перерыве между номерами. Их свирели висели на ниточках на запястьях, оставляя руки свободными, чтобы можно было выпить «молока» и закусить медовыми пряниками.

— Крис, это лучший праздник Bona Dea за все время, — сказала высокая.

— В самом деле, — согласилась другая с набитым ртом. — Если бы все наши приглашения хоть наполовину были такими, Дорис.

Дорис, Дорис! Вот кого не было! Служанки Помпеи, Дорис! В последний раз Аврелия видела ее час назад. Где она? Чем она сейчас занимается? Таскает тайком «молоко» на кухню или сама так напилась, что спит где-нибудь в углу?

Аврелия шла, не обращая внимания на приветствия и приглашения присоединиться. Она шла по следу, который различала только она одна.

В столовой — нет. В перистиле — нигде нет. Определенно ее нет ни в атрии, ни в вестибуле. Оставалось осмотреть приемную, а потом перейти на другую территорию.

Может быть, потому, что шафрановый тент, который Цезарь натянул над перистилем, был таким новшеством, большинство гостей решили собраться именно там. Те, кто остался в помещении, укрылись в столовой или в атрии, выходящих прямо в сад. Это значило, что приемная, огромная, плохо освещенная из-за ее формы, была пуста. Общественный дом снова доказал, что двести гостей и сто слуг не могли заполонить его целиком.

Ага! Вот где Дорис! Стоит у входа в дом и впускает женщину-музыкантшу. Но какую музыкантшу! Странное создание, одетое в дорогущее платье из косского шелка с золотыми прожилками, с великолепными драгоценностями на шее и на ярко-желтых волосах. Под левой рукой у нее красивая лира из панциря черепахи, инкрустированного янтарем. Каждый колок — из золота. Неужели в Риме есть женщина-музыкантша, которая может позволить себе такое платье, драгоценности и такую лиру? Конечно нет, иначе эта лиристка была бы знаменита на весь Рим!

И с Дорис творилось что-то неладное. Девушка глупо улыбалась, прикрывала рот рукой и во все глаза таращилась на музыкантшу. Что-то было не так. Аврелия бесшумно подошла к паре женщин, прижимаясь спиной к стене, где тени были погуще. И когда она услышала, что музыкантша говорит мужским голосом, Аврелия так и прыгнула на злодея.

Незваный гость был худощав, среднего роста, но обладал мужской силой и юношеской гибкостью. Стряхнуть с себя пожилую женщину, такую, как мать Цезаря, для него было нетрудно. Старая потаскушка! Это научит ее и Фабию, как мучить его! Но Аврелия — не старуха! Это настоящий Протей! Как бы он ни вертелся, как бы он ни извивался, она цепко висела на нем.

Аврелия кричала:

— Помогите, помогите! Мы осквернены! На помощь! На помощь! Мистерия профанирована! Помогите, помогите!

Отовсюду прибежали женщины, привычно подчиняясь матери Цезаря. Люди всегда подчинялись ей — всю ее жизнь. Лира, бренча, упала на пол. Руки музыкантши связали. Незваный гость был побежден простым большинством нападающих. Тогда Аврелия отпустила его и повернулась лицом к остальным.

— Это мужчина, — грозно провозгласила она.

К этому времени сбежались большинство гостей. Объятые ужасом, они глядели, как Аврелия срывает золотоволосый парик и дорогое платье из тонкой ткани, как обнажается волосатая мужская грудь… Публий Клодий.

Кто-то закричал о кощунстве. Вопли, крики, визг поднялись такие громкие, что вскоре по всей Новой улице из окон повыглядывали люди. Женщины бежали из дома во все стороны, крича, что ритуал Bona Dea осквернен, а служанки закрылись в своих комнатах. Музыкантши бросались на пол, рвали на себе волосы и царапали грудь, а три взрослые весталки закрыли покрывалами лица, спрятав свое горе и ужас от всех, кроме Bona Dea.

А Аврелия все терла смеющееся лицо Клодия подолом своего платья, размазывая черную, белую и красную краски грязно-коричневыми полосами.

— Будьте свидетелями! — крикнула она зычным голосом, которого раньше у нее никогда не слышали. — Я призываю вас в свидетели! Этот мужчина, который осквернил мистерию Bona Dea, — Публий Клодий!

Внезапно Клодию стало не смешно. Он перестал хихикать и уставился на каменное красивое лицо, которое находилось так близко от его собственного. Его охватил ужас. Он вдруг как будто снова очутился в той таинственной комнате в Антиохии. Только на этот раз не яйца он боялся потерять. На сей раз под угрозой была сама его жизнь. Кощунство до сих пор каралось смертью, и никакой адвокат Рима, будь он даже божественно гениален, не сможет защитить его. И в пароксизме ужаса Клодия осенило: Аврелия была сейчас сама Bona Dea!