Колин Маккалоу - Женщины Цезаря

— Хорошо иметь сына, но не обязательно. Я счастлив быть отцом одного цыпленка. Я не поменял бы мою Юлию на Минерву и Венеру в одном лице, и я не кощунствую.

— Она ведь помолвлена с молодым Цепионом Брутом.

— Да.

Когда они вошли в Общественный дом, хозяин усадил Помпея в лучшее кресло в кабинете, угостил его вином и извинился, сказав, что ему необходимо найти мать.

— У нас гость к обеду, — сообщил Цезарь, просунув голову в дверь кабинета Аврелии. — Помпей. Вы с Юлией сможете присоединиться к нам в столовой?

Лицо Аврелии осталось абсолютно спокойным. Она кивнула и встала из-за стола.

— Конечно, Цезарь.

— Ты дашь нам знать, когда будет готов обед?

— Конечно, — повторила она и быстро прошла к лестнице.

Юлия читала и не слышала, как вошла ее бабушка. Аврелия принципиально никогда не стучала, поскольку она принадлежала к тому типу родителей, которые считали, что молодые люди не должны заниматься ничем предосудительным, даже когда остаются одни. Их надо приучать к самодисциплине и осторожности.

Мир может быть жестоким, и лучше, если ребенок окажется подготовлен.

— Брута сегодня не будет? — осведомилась бабушка.

Юлия подняла голову, улыбнулась, вздохнула.

— Нет, бабушка, сегодня не будет. У него какая-то встреча с управляющими, а потом, я думаю, они будут обедать у Сервилии. Она любит быть в курсе дела, даже теперь, когда она позволила Бруту самому вести свои дела.

— Ну что ж, это на руку твоему отцу.

— Почему? Я думала, что ему нравится Брут.

— Да, Брут ему нравится, но сегодня у него свой гость к обеду. И они могут захотеть побеседовать лично. Нам следует уйти, как только уберут со стола, но ведь с Брутом они поступить так не смогут, не правда ли?

— А кто папин гость? — спросила Юлия без всякого интереса.

— Не знаю. Он не сказал.

«Хм! Как трудно! — подумала Аврелия. — Как я смогу надеть на нее самое красивое платье, не выдав нашего плана?» Она прокашлялась.

— Юлия, папа видел тебя в твоем новом платье, которое я подарила тебе на день рождения?

— Не думаю, чтобы видел.

— Тогда почему бы не надеть его сейчас? И те серебряные украшения, которые он тебе подарил? Он очень умно поступил, что купил тебе не золото, а серебро! Я не имею понятия, кого он привел, но это кто-то важный, поэтому ему понравится, если мы будем очень хорошо выглядеть.

Очевидно, все это было высказано без всякого нажима. Юлия просто улыбнулась, кивнула.

— Сколько осталось до обеда?

— Полчаса.

— Цезарь, что именно означает для нас тот факт, что Бибул удалится в свой дом и будет наблюдать за небом? — спросил Помпей. — Например, можно ли будет в следующем году объявить наши законы недействительными?

— Только не те, что были приняты до сегодняшнего дня, Магн. Так что ты и Красc в безопасности. Больше всего пострадает моя провинция, поскольку мне понадобятся Ватиний и плебс — хотя плебс с точки зрения религии не ограничен в своих действиях. Поэтому я очень сомневаюсь, что наблюдение Бибулом небес в состоянии превратить в святотатство плебисциты и деятельность плебейских трибунов. Однако нам придется отстаивать это в суде. И зависеть мы будем от городского претора.

Вино, лучшее (и крепчайшее) из запасов Цезаря, начало восстанавливать равновесие Помпея, но его душевное состояние продолжало оставаться подавленным. По его мнению, Общественный дом весьма подходил Цезарю. Весь в насыщенных темных тонах и великолепной позолоте. Мы, светлые люди, считал он, лучше всего выглядим именно на таком фоне.

— Ты знаешь, конечно, что нам нужно провести еще один законопроект о земле, — резко проговорил Помпей. — Я постоянно в разъездах, так что я и сам испытал, что такое — быть членом комиссии. Нам нужна земля Кампании.

— И общественные земли Капуи. Да, знаю.

— А Бибул сделает этот закон недействительным.

— Может быть, и нет, Магн, — спокойно возразил Цезарь. — Если я издам этот закон в качестве дополнения к первоначальному акту, он будет менее уязвим. Члены комиссии и комитета останутся теми же, но это не проблема. И тогда двадцать тысяч твоих ветеранов можно будет за год расселить там да еще вдобавок обеспечить пять тысяч римских неимущих. Мы должны будем так же быстро расселить еще двадцать тысяч ветеранов на других землях. И у нас еще останется достаточно времени, чтобы оценить такие места, как Арреций, у которых нет своих земель. При покупке частной земли на казну будет меньше давления. Это — наш аргумент в пользу изъятия общественных земель Кампании: неоспорим тот факт, что они уже принадлежат государству.

— Но ренты больше не будет, — заметил Помпей.

— Правильно. Хотя мы с тобой оба знаем, что ренты не так прибыльны, как должны быть. Сенаторы не хотят платить больше.

— Жены сенаторов, у которых есть собственное состояние, тоже этого не желают, — усмехнулся Помпей.

— О-о?

— Теренция. Не платит за ренту ни сестерция, хотя сама сдает целые дубовые рощи для свиней. Очень выгодно. Эта женщина тверда, как мрамор! О боги, мне жаль Цицерона!

— Как ей удается не платить?

— Считает, что там где-то есть священная роща.

— Умная курица! — засмеялся Цезарь.

— Именно. Казна не очень благосклонна к брату Квинту сейчас, когда он возвращается из провинции Азия.

— Почему?

— Он настаивает на том, чтобы ему заплатили его последнюю стипендию не в азиатских монетах.

— А чем они плохи? Это хорошее серебро, и каждая монета стоит четыре денария.

— При условии, если ты сможешь найти менялу, который примет их, — хихикнул Помпей. — Я привез целые мешки таких монет, но никогда не думал расплачиваться ими с людьми. Ты знаешь, как подозрительно относятся люди к иностранным монетам! Я предложил казне расплавить их и превратить в слитки.

— Это значит, что казне не нравится Квинт Цицерон.

— Интересно почему.

В этот момент Евтих постучал в дверь, чтобы объявить, что обед подан. Собеседники прошли в столовую. Когда гостей было мало, лишние ложа отодвигались в сторону. Оставшееся ложе с двумя стульями, поставленными вдоль длинного и узкого стола высотой до колен, было установлено в самой красивой части комнаты с видом на колоннаду и главный перистиль.

Когда Цезарь и Помпей вошли, двое слуг помогли им снять тоги. Эта одежда была такой громоздкой, что возлежать в ней на ложе было совершенно невозможно. Тоги тщательно сложили и отложили в сторону. Мужчины прошли к спинке ложа, сели на нее, сняли свои сенаторские сандалии с консульскими серповидными пряжками, позволили тем же слугам омыть их ноги. Помпей, конечно, занял на ложе locus consularis — почетное место. По обычаю, они устроились так, чтобы касаться ложа левым боком, подложив под локоть круглый валик. Лица пирующих удобно поднимались над столом, и им легко было дотягиваться до всех блюд, расставленных там. Принесли чаши для омовения рук и полотенца.