Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

— До Еникале путь-дорожка тебе знакома, а далее осматривайся, — продолжал Сенявин, — мели да кам­ни кругом. В Кафе отлаживай экипаж, турки-то нынче в замирении с нами, а татары колобродят, всюду рыс­кают, не без подмоги турецкой. Держи ухо востро.

Из Таганрогской бухты «Курьер» снялся с якоря и вышел из залива головным. Капитан-лейтенант Ио­сиф Кузьмищев только что оправился после болезни, едва держался на ногах.

— Ты, Федор, покрепче меня да и службу правишь не хуже моего. Прошу тебя по дружбе, следуй головным, твой глаз зорче моего зрит. Чуть что не так, сигналь, пушкой дай знать на крутой случай. Я за тобой в киль­ватер последую. Видать, мне сию кампанию плавать в последний раз.

За Бердянской косой задул свежий ветер с юга, со стороны Тамани, к вечеру развело волну.

— Держать на румбе вест-зюйд-вест! — скомандо­вал Ушаков рулевому у штурвала и кивнул сигнально­му матросу поднять сигнал: «Ворочаю на румб вест-зюйд-вест!»

Оглянувшись по корме, Ушаков вскинул на всякий случай подзорную трубу: слава Богу, на «Первом» за­метили сигнал, забегали матросы, репетуя команду с «Курьера».

Ушаков перевел взгляд направо. В вечерней дымке на горизонте высилась макушка горы у мыса Казан-тип.

Когда совсем смеркалось, подошли к Еникальскому рейду. Ушаков решил не испытывать в первый раз судьбу.

— Лево на борт! Якорь к отдаче изготовить!

Кивнул сигнальщику:

— Передать на «Первый»! «Становлюсь на якорь!»

С рассветом, когда экипаж позавтракал, снялись с якоря и направились на запад, к Керченскому проли­ву. На траверзе Керчи подвернули вправо, благо ров­ный бриз с остывших за ночь крымских берегов втугую растянул паруса.

К полудню ветер стих, заштилело. Ушаков досадо­вал: «Эдак мы и к ночи не доберемся до Кафы». Он при­кинул по карте. Еще не менее полсотни миль до залива.

После обеда жгучее пекло отвесных солнечных лу­чей прогрело сушу, и бриз, переменив направление, не­хотя расправил паруса.

Белесые скалистые берега близ Кафы постепенно меняли окраску. На склонах и в лощинах зеленели ку­старники, небольшие рощицы, вдали проступали очер­тания гор. В сумерках стали на якоря на виду Алушты, где размещался небольшой гарнизон русских войск для отражения возможного десанта турок. Рейд был от­крытый, незащищенный от ветра и волн, идущих от восточных и южных румбов.

Коротки сумерки на Черноморье в летнюю пору. Ночная темь подкрадывается внезапно. На корме пове­сили фонарь, зажгли якорный, гакабортный огонь, вы­ставили вооруженную вахту. Экипаж успел поужи­нать. Командир, осмотрев верхнюю палубу, убедился, что все на месте, в порядке. Только расположился в кормовой каюте перекусить, как над головой, по па­лубе, затопали, послышались тревожные голоса. Спус­тя минуту Ушаков выскочил на ют, и вахтенный мат­рос, с мушкетом, указал за корму.

— Там, вашбродь, лодка с людьми. Сказывают на­шенские, пехотные с берегу. Ахвицер с ними.

Ушаков, повернувшись спиной к фонарю, увидел в десяти саженях лодку с острыми обводами, подобно турецкой кайке. На носу стоял офицер и приветливо помахивал рукой.

— Выкинуть шторм-трап, принять лодку на бак­штов, — распорядился Ушаков.

Шлепая веслами, лодка подошла к урезу кормы, и на палубу ловко взобрался молодцеватый подполковник.

— Начальник здешнего отряда, Ситов Владимир Павлович. Мы вас еще засветло приметили. Покуда у татар лодку выпросили, туда-сюда, — подполковник повернулся к лодке и прикрикнул: — Братцы, живей поклажу выгружайте.

Двое солдат едва осилили тяжелую ношу, втащили на палубу завернутую в тмешковину баранью тушу.

— Примите от нас свеженького мясца в подарок, небось на солонине сидите, — мы у татар прикупили. Токмо куда снести прикажите, дабы палубу не зама­рать.

Ушаков поначалу нахмурился, потом отошел, но был щепетилен:

— Сколько с нас причитается?

— Помилуйте, Федор Федорович, — несколько фа­мильярно, с обидой, возразил подполковник, — сие по-товарищески, за счет наших экономии, ни в коем разе не в ущерб моим солдатикам.

Он опять подал команду, и на палубе оказался не­большой бурдюк, в котором булькало вино.

Ушаков только покачал головой, позвал шкипера.

— Распорядись малый анкерок налить водкой, пе­редашь на лодку.

На этот раз гость не жеманился.

— Спасибо, благодарствуем. У нас давно кончи­лась, а кислятину, — он кивнул на бурдюк, — у меня лично нутро не воспринимает.

Пригласив гостя в каюту, Ушаков отпробовал вино и, наоборот, похвалил «кислятину».

— Сие нектар, напрасно не жалуете, не токмо для Души, но и для физики тела пользительно.

Разговорились, и подполковник рассказал, что по всему южному побережью в крупных татарских поселениях генерал Долгорукий назначил небольшие гар­низоны.

— На случай, ежели турки высадку произвести по­смеют, хотя нынче и замирение. А потом, для остраст­ки татар. Среди ихнего брата немало возмутителей. Нынче-то нам поспокойнее, ваши суда охранять нас с моря взялись.

Поднявшись на палубу, Ушаков провел гостя по судну, поясняя, что к чему. На корме задержались, подполковник кивнул в сторону берега. Там едва мер­цали редкие огоньки, несколько в стороне, левее, яр­ким пламенем взметнулись костры.

— Правее татарская деревенька Алушта, пристань в один мосток. Влево наш лагерь, в палатках обитаем. Окопались, караул выставляем ночью, костры палим для тепла и татарве на страх.

Посредине бухты неподвижно зависла в безоблач­ном небе яркая луна. По зеркальной глади воды протя­нулась, ширясь к береговой черте, ослепительно зеле­новатая дорожка. Слева, казалось совсем рядом, в лун­ном сиянии виднелась массивная продолговатая гора, распластавшаяся далеко в море пологим скатом. Лишь в самом конце ее, будто откололся огромный бугристый ломоть, оканчивающийся мысом. Возвышаясь на бере­гу горбом, она походила на дремавшего зверя, уткнув­шего морду в морскую бездну.

— Сия гора прозвана татарами Аю-Дагом, что озна­чает спящий медведь, — пояснил Ситов и перевел взгляд на видневшуюся вдали горную вершину, похо­дившую на гигантский шатер. — Согласно местному поверью, та вершина самой высокой горы, Чатыр-Даг…

Когда лодка с гостями скрылась в темноте, Ушаков не спеша, размеренной поступью прошел по правому борту на бак. На поверхности воды зарябило, с моря по­тянуло ветерком, разворачивая «Курьер» носом на вы­ход с рейда. Ветер заметно покрепчал, натягивая втугую якорный канат. Ушаков поманил не отстававшего от него помощника, молодого мичмана.

— Будите боцмана, парусную команду, марсовых. Канониров не тревожьте. Снимаемся с якоря и пойдем в Балаклаву. Нынче света достаточно. Луна полная и ветер способный нам. Дай Бог, к ночи у Балаклавы на якорь станем.