Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

В Севастополе Ушаков разрывался между корабля­ми эскадры и берегом. Скоро понял, что без помощни­ка ему не обойтись. Бывший флаг-офицер Войновича, Сенявин, находился в подчинении Потемкина, испол­нял его поручения по переводу кораблей из Лимана в Севастополь. Ушаков востребовал своего верного спо­движника по прежней службе, капитан-лейтенанта Петра Данилова. Войнович не смог воспрепятствовать, но затаил каверзу.

Стремясь в очередной раз досадить Ушакову, напра­вил в Севастополь расписание офицеров Черноморско­го флота по судам, где упомянул Ушакова просто как командира корабля «Святой Павел». Видимо, желал лишний раз подчеркнуть номинальность положения командующего флотом в Севастополе. Но не знал, не ведал Войнович, что днем позже подписан в Петер­бурге императрицей указ о производстве Ушакова в контр-адмиралы.

В середине мая об этом оповестил Черноморское Ад­миралтейское правление князь Потемкин. «По имен­ному высочайшему ее императорскому величества ука­зу 14 день апреля сего мне данному всемилостивеише пожалован: состоящие во флоте Черноморском брига­дир и капитан Федор Ушаков в контр-адмиралы…»

Отныне Федор Федорович становился на одну сту­пеньку по воинскому званию со своим начальником и недоброжелателем Марко Ивановичем.

Но Марко Иванович оставался верным своим при­хотям. Следом за указом о присвоении высокого зва­ния Ушакову последовал ордер Войновича. «Флота ка­питан Овцын, служивший прежде во флоте Черномор­ском, при настоящих военных обстоятельствах поже­лал воспользоваться оным к изъявлению на самом деле ревностного своего к службе и ее императорского вели­чия усердия от его светлости высоковелительного гос­подина генерал-фельдмаршала и кавалера князя Гри-горья Александровича Потемкина Таврического при­слан ко мне с предписанием употребить оного к вашему превосходительству: употребите себе в помощь флаг-капитаном».

Читал и перечитывал Ушаков очередное послание Войновича, и негодование захлестывало его душу. «Как он ловчит, прикрывается величествами и свет­лейшим. Но князь-то не велел определять Овцына ко мне. При мне состоит флаг-офицер Данилов. А на что мне сей капитан, в дядья мне годен, почитай, на десяток годов старше меня. Мне потребен офицер провор­ный, сметливый, меня с полуслова понимающий. К то­му же Овцын, помнится, прославился в свое время в Херсоне, лихоимцев прикрывал, на всякое мошенни­чество взирал бесстрастно. Не бывать у меня такому подмогой!»

Невольно вспомнились передряги с Войновичем, его стремление в каждом удобном случае унизить до­стоинство его, Ушакова. «Вот и нынче надумал мои ис­конные права командующего эскадрою попрать».

Как никогда, в прошлые кампании, рано, Севасто­польская эскадра в середине июня вытянулась на внешний рейд. Можно было бы и отправляться в крей­серство, но на кораблях запас провизии на исходе, на «Владимире» нет второго якоря, недостает двух кар-туальных единорога, на фрегате «Андрей» некомплект 24 пушек. Не раз напоминал о всех потребностях Вой-новичу, но ответа нет. Теперь решил Ушаков сноситься по этим делам с Потемкиным. На рейде каждый день на всех судах с утра до вечера слышались звуки бараба­нов, заливались свирелью боцманские дудки. Сновали по вантам и реям матросы, распускали и подбирали па­руса, обтягивали снасти. Новый командующий эскад­рой вводил свою систему обучения экипажей, по раз усвоенному им принципу в начале службы — каждый моряк, будь то офицер ли, низший ли чин, служитель, должен знать свое дело в совершенстве. Днем ли, ночью ли, в шторм или непогоду исправно и споро выполнять обязанности. Того требует весьма сложная морская служба. Море не суша, жди беды каждое мгновение. А тем паче ежели перед тобой неприятель. Выбора нет, или ты возьмешь верх, останешься на этом свете, или тебе амба. С особым тщанием следил новый флаг­ман за обучением канониров. Среди них встречалось немало пришедших недавно пушкарей из сухопутных полков. Со времен Морского корпуса на всю жизнь флотскую запомнил Ушаков создателя флота российского постулат: «Вся оборона корабля от артиллерии зависит». Вещие слова Великого Петра претворял всю­ду, где служил.

Не всем офицерам, да и некоторым капитанам при­шлись по нутру жесткие правила повседневной жизни, внедряемые на кораблях. Командиры старались испол­нять все как положено, но немало среди них надеялись, что авось флагман-то временный, не навсегда. Тем паче меж собой судачили, зная о недовольстве им начальст­ва в Херсоне.

Вечерами до ночи светился фонарь в каюте флагма­на. Все же решил Ушаков излить наболевшее Потемки­ну. Пояснить-таки свои отношения с Войновичем. И не для собственного довольствия или успокоения, а преж­де всего для пользы службы. Извещал князя не офици­альным рапортом, а письмом, пространно, без каких-либо наговоров, но не поступаясь своими жизненными принципами и нравственными устоями.

Вначале изложил историю с назначением Овцына и причину, почему не осмеливается обращаться по это­му поводу к Войновичу, «ибо не вижу к себе никакого снисходительского уважения, кроме великих неблаго-приятств». Ушаков не жаловался, не просил снисхож­дения, а взывал к справедливости. Идет война, и, как никогда, требуется единодушие военных людей. Пото­му Ушаков и сносит многие несправедливости ради об­щей пользы, «пренебрегая я всякую прискорбность, хотя и с великим отягощением, сношу ее терпеливо и всевозможно стараюсь заслужить милость его превос­ходительства, но старание мое бесплодно. Немилости его ко мне беспредельны, опасаюсь я, что и малейшее какое случившиеся несчастье может повергнуть в про­пасть бездны».

Законы суровы, особенно в военное время, никто не может быть застрахован от «неизбежных в чем-либо иногда случаев, а немилости полномочного начальника могут увеличить и довершить оное». Поведение же Войновича никак не способствует, «лишают последне­го здоровья и отнимают ту способность, которую наде­ялся бы я при ободренном духе» при встрече с непри­ятелем «употребить с пользою».

Не имея никакого покровительства свыше, надеял­ся Ушаков на справедливое отношение князя. «Давнее время, перенося все чувствуемые мною, причиняемые напрасно мне прискорбности, терпеливо надеялся ког­да-нибудь самолично объясниться вашей светлости, но случаи до сего не допустили, а письмом, в рассужде­ние военных ныне обстоятельств обеспокоить, также не осмеливался».

И теперь, откровенно объясняясь с Потемкиным, Ушаков как бы вручает ему свою судьбу. Что касается назначения к нему Овцына, то это произведено без ка­кого-либо согласования с ним, флагманом, вопреки всем правилам. А ведь флаг-капитан «должен быть та­кой, который бы в случае мог заступить мое место и ис­полнять должность флагмана, в чем и все командую­щие были бы уверены… А флаг-офицер определяется по выбору ж флагмана, способный, из молодых штаб-или обер-офицеров».