Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

«…Оные суда тянутся далее в бухту, а с корабля и фрегата свозят груз уповательно за мелкостью рейда, дабы ближе подойти к берегу под свою крепость; в 2 ча­са ветр опять сделался противный, но я, пользуясь ос­тановкою течения, от прежнего ветра лавировал с вы­годою и в 6 часов подошел не в дальнем расстоянии от крепости, с которой по мне выпалено из пушки с яд­ром, однако за дальностию было без действия, для ап­робации бросил из единорога бомбу в неприятельские суда, которая не долетела, тогда со всех неприятель­ских судов и с крепости открылся по нас жестокий огонь, но ядра не доставали; и я вошел в бухту и ближе, сколько было возможно к кораблю и прочим судам не­приятельским, за тихостью ветра и за неизвестностью глубины рейда…»

Какой грамотный моряк станет рисковать судном, заведомо зная, что под водной гладью может скрывать­ся погибель. «Не зная броду, не суйся в воду».

— Сигнал по эскадре! Отдать якоря! Спустить шлюпки для промеру глубин! — запестрели флаги се­мафора на «Александре Невском».

«…Для промеру глубин послал шлюпки, — продол­жал запись флаг-офицер, — но турецкая кирлангич, подходя к оным, выстрелами своими препятствовала, но ядрами с моего корабля оную отогнали, и по насту­пившей темноте ночи я с эскадрою притянулся завоза­ми еще ближе и в 11 часов стал на якоря на 9 саженях глубины.

1 числа месяца июня. С полуночи.

В 4 часа по рассвете увидел я, что неприятельские суда все продвинулись под крепость, вплоть к берегу, а корабль выгрузился, так что видно были и пушки с одной стороны верхнего дека сняты и оными умноже­ны по берегам батареи, около судов расположенные, по промеру ж в сию ночь около берега оказалось глуби­на весьма отмелиста, почему я отменил далее входить под парусами.

Того же месяца 1 числа. С полудня.

Предприняв в ночь атаковать их, приказал в 8 ча­сов тянуться далее завозами в бухту и кораблям стать против судов на шпринге, фрегатам двум занять кре­пость и двум — батареи, в 11 часов притянулась вся эскадра на место в ближнюю к неприятельским судам дистанцию, и в 12 часов приказал я лечь на шпринг и бить неприятеля. Тогда начали палить от нас: бро­сать ядрами, бомбами, бранскугелями, неприятель же с крепости и со всех кораблей и береговых батарей производил жестокую по нас пальбу, бросал бомбы и карказы, которые, не долетая, лопались на воздухе, ядра же перелетали через наши суда. С корабля и про­тив судов, укрывая себя при темноте ночной, пальбы никакой не произведено и огня совсем не было видно. Бранскугели наши, видно было, ложились по берегам и на оных горели, равно и бомбы рвало на берегах, близ батарей их.

Того же месяца 2 числа. С полуночи.

В час пополуночи, видя, что темнота ночная скры­вает от нас суда их, и сберегая мачты кораблей своих от повреждения для дальнейших предприятий, приказал прекратить бой, вскоре после чего умолк и неприятель, потом с эскадрою оттянулся я прочь на довольную дис­танцию и стал на якоря. В 4 часа на рассвете с непри­ятельской крепости со всех батарей и судов по нас про­изведен жестокий огонь, но за дальностью ядра не до­ставали и, заметил я, что всю ночь усилены были бата­реи их, поставлены на выгоднейших местах, почему я и оставил дальнейшее предприятие к нападению, до­вольствуясь наведением страха…»

Быть может, припомнил флагман немудреную пого­ворку и решил, что «игра не стоит свеч». Известно, противостояние деревянных судов против каменных бастионов крепостных стен бессмысленно. Одержать верх возможно лишь высадив десант, но и это не всегда приносило успех. Ушаков не располагал ни десантом, ни временем.

5 июня, «в 4 часа, вошедши на севастопольский рейд, при соединении ко флоту лег с эскадрою на якорь. И тем вояж окончен благополучно», — собст­венноручно дописал флагман и поставил свою роспись. Для истории.

Накануне, находясь с эскадрой на траверзе татар­ской деревни Ялт, Ушаков получил тревожное сообще­ние, посланное Потемкиным с курьером. «Я имею из­вестия из Константинополя о приготовленных там дву­мя англичанами брандерах, посредством которых тур­ки, предполагая истребить наш флот, отправляют их со второю дивизиею флота своего. Другой умысел турец­кий состоит в наполнении зажигательными вещества­ми одного кирлангича, подсылкою оного во флот под видом продажи фруктов с тем намерением, чтобы сие судно, остановясь между кораблями, зажгло их ночью.

Хотя я уверен, что в. п. всю осторожность на такой случай наблюдаете, но тем не менее предписываю вам предохранить себя от подобного обмана, для чего не до­пуская все таковые суда к флотилии близко, свидетель­ствовать и чрез то воспрепятствовать к приведению в действие злого умысла».

Потемкин имел неплохих лазутчиков и агентов в столице Османской империи. Знал он доподлинно, что и англичане, и французы, а вместе с ними и прус­ский посланник являются постоянными посетителями и совета мудрейших, Дивана и всегда они желанные гости в Буюк-Дере, дворце высокочтимого султана Селима III. Но светлейший князь совершенно не знал, ка­кой переполох в турецкой столице наделали первые ве­сти из приморских городов, после появления там Сева­стопольской эскадры.

Как водится, раньше всех узнали об этом торговцы на столичном базаре, и сразу же взлетели цены на хлеб.

Посредством придворной челяди, обитательниц га­рема и одновременно донесений из Синопа, Самсуна, Трапзонда слухи и страхи подвластных достигли ушей высокочтимого султана Селима.

— Каким образом и по какому праву, вопреки воле Аллаха, — бросал обвинения, гневно раздувая ноздри возмущенный султан склонившемуся перед ним велико­му визирю, — гяуры царицы наводят ужас на моих вер­ных подданных! Мои паши и улемы шлют со всех кон­цов Анатолии и даже из Анап, корабли неверных безна­казанно пленят и жгут наши торговые суда, изничтожа­ют всюду наши хлебные закрома и другое добро! — Сул­тан подбежал к веранде и отдернул шелковую занавесь. В бухте перед дворцом полукругом расположилась на якорях турецкая эскадра, в десяток вымпелов.

— А перед моими глазами эти бездельники спокой­но предаются увеселениям и не подумывают о нашем спокойствии!

Великий визирь молчал, покорно склонив голову, сохраняя относительное спокойствие. Он знал, в чью сторону метал гром и молнии султан. Капудан-паша Гуссейн был его сверстником и любимым из всех при­ближенных в окружении повелителя.

— Повелеваю без промедления флоту нашему оты­скать возмутителей нашего спокойствия и проучить их, навсегда отвадить от берегов наших!

С капудан-пашой великий визирь вел разговор по-деловому:

— Что еще не хватает вам, султан гневается, мало, что уже летят головы у нерадивых мастеровых на вер­фях?