Иван Фирсов - Морская сила(Гангутское сражение)

Петр благодушно успокоил:

— Слава Богу, Федор Матвеич, што малым убыт­ком отделались.

Апраксин закашлялся:

— А то еще, Петр Лексеич, Бутурлин на швецкой землице побывал, пленных русаков наших вызволял. Яко скотину содержат в неволе. В рубищах и язвах ходят, голодом их морят, мрут.

Петр нахмурился. Не раз об этом сообщали ему тайнописью из Стокгольма посол бывший, Хилков, а также любимец его генерал Головин Автоном.

— В Гангуте прибежал к нам от них капитан По­стников, — продолжал Апраксин. — Невмоготу, ска­зывал, в ихнем плену. Разве что кнутом не бьют.

Петр дернул верхней губой, задрожали усики.

— Будя. Я сенату ихнему об том писал. Ни ответу, ни привету. Отпишу на Москву, пущай ихние генера­лы спытают на себе хоть толику.

Не прошло и двух дней, как в Москву послан был государев указ обер-коменданту Ивану Измайлову: «Собрать шведских генералов всех вместе, и живутони в Москве по своей воле, во всяком почтении, а на­ши у них в Свее содержатся зело жестоко и разведе­ны врозь. Потому развести всех шведов по монасты­рям и городам и держать за крепким караулом, пусть напишут своим сенаторам».

За месяц до начала Гангутского сражения вице-ад­мирал Лилье наведался к Ревелю. Шестнадцать вым­пелов линейных кораблей насчитал шведский флаг­ман в гавани. Мало того, что он убрался восвояси, старший флагман адмирал Ватранг, выслушав его до­клад, ни разу даже не попытался отправиться к Реве­лю, чтобы дать бой русской эскадре.

Больше того, не потеряв в Гангутском сражении ни одного линейного корабля, Ватранг, по сути, не решил­ся вступить в схватку с Ревельской эскадрой и всячес­ки уклонялся от встречи с русскими кораблями. Поче­му? Да потому, что у русских был примерно равный по силе ударный кулак — линейные корабли. Шестнад­цать против семнадцати. Шансов наверняка выиграть сражение, исходя из численности линкоров, не было.

А ежели бы эскадра Ватранга превосходила Ре-вельскую эскадру на десяток линейных кораблей?

Сомнительно, чтобы шведский флагман удержал­ся от соблазна атаковать русских.

Но такое соотношение могло быть, если бы не при­были в Россию своевременно девять линейных кораб­лей, купленных Федором Салтыковым.

Салтыков не только оснастил их, но и набрал эки­пажи для перегона, проверил их добротность. Девять кораблей — это не одна тысяча людей. И вся тяжесть забот легла на плечи одного человека.

Не все шло гладко в таком сложном деле, за всем не углядишь. Да и царь не баловал особым вниманием труды Федора. А пытливая натура первого русского корабельного мастера не позволяла ему сидеть ни ми­нуты без дела. Год назад изложил царю свое воззрение на поправку дел в державе. На этом не остановился, продолжал оглядываться на европейские порядки, сравнивать с российскими, делать заметки.

Сочинил целую тетрадь «Изъявления прибыточ­ные государству». В тот день, когда закончилось сра­жение у Гангута, Салтыков без особой боязни отпра­вил царю из Лондона свои соображения:

«В бытность мою в Англии и Голландии, — делил­ся Федор мыслями с царем, — между дел, которые по всемилостивейшему вашему указу повелено мне от­правлять, смотрел прилежно о прибылях и о правле­нии их к тому, и тому взял в пример, что возможно учинить в наших государствованиях».

Уважал Петр дельные предложения, но не любил, когда кто-то со стороны поучал его, государя. Но Фе­дор никоим образом не смущается, для него глав­ное — принести пользу державе. А потому он питает надежду, что царь его поймет.

«По тем же мерам изыскивая много выписал и всепо-корно вашему величеству предлагаю в нижеписанных главах и предложениях; только припадая к в. в-ву, мо­лю, что сие так дерзностно учинил, обнадеяся, что сие произыдет в службу вашего величества, также наделся на в. в-ва милость и покров нерушимой».

Какие же замыслы тревожат душу Федора Салты­кова?

Ни много ни мало в тридцати трех главах излагает свои взгляды беспокойный корабельный мастер. Во-первых, царю всенародно объявить о исконных рус­ских землях, отвоеванных у шведов, «…указать учи­нись по всеуниженным предложениям манифест в ве­домость всему народу российскому, что оные выше­упомянутые провинции издревле надлежали короне российской, почему сия правдивая война зачалась с короною шведскою для отымания отечественных наследственных провинций».

Видимо, долго штудировал Федор летописи по ис­тории государства Российского. «Издревле владели едва ли не всею Лифляндиею великие князья россий­ские новгородские…» Все-то знает и аргументирует автор о старинной вере и в Курляндии, и Естонии, и Семигалии, городах Риге, Ревеле, Нарве, Юрьеве… Объясняет и причину отлучения тех мест. «И во вре­мя, когда Российское государство опустошено и разо­рено ордынским владетелем Батыем, те лежащие в польских лифляндах городы взяты к римскому вла­дению, которые даже и до днесь отлучены российской короны, а надлежали те земли ко псковским преде­лам около Двины реки, такожде и Юрьев, который ныне именуется Дерпт, и прочие городы отлучилися к тому владению на время». В этой первой главе, ко­торая озаглавлена длинно, но вполне внятно «Объяв­ление претенцыи короны российской на несколько части провинции Лифляндии и на те целые провин­ции Ингрию и Корелию, которые отыманы ныне у ко­роны шведской…», четко прописаны права России на перечисленные земли.

Неплохо осознав влияние печатного слова на евро­пейцев, Федор предлагает царю: «И после того сочи­нения манифеста велеть перевести на латинской, французской и на немецкой языки и велеть напеча­тать на тех языках, в ведомость всем европейским го­сударствам».

Остальные тридцать две главы трактуют заботы о самом разном. Жителях столицы и губерний, уст­ройстве заводов суконных, бумажных, стеклянных, игольных, шелковых и прочих. Торговищах, мерах хлебных, винных, весовых. О сеянии винограда и промыслах рыбных. Строении каменных зданий и мостов по всей державе. Печется Федор о главном богатстве — людях. О содержании нищих и сирот, ум­ножении жителей, радеет о душах людских. «Довлеет послать указы во все губернии губернаторам, чтобы они очистили по одному монастырю, в которых есть каменное строение, на содержание библиотек.

И в тех губерниях велеть изыскивать из монасты­рей разных и из приказов городских всякие знатные и старинные письма и грамоты великих князей рос­сийских и царей, которые есть за руками их, такожде старинные книги собирать рукописные и печатные, которые лет за 500, 400, 300 и 200, как на славян­ском, так и на греческом языках; тоже велеть соби­рать разных наук и творцов на иностранных, как ста­ринных, так и нынешних лет, на латинском, англий­ском, французском и немецком языках и прочих, и такие книги брать, у кого они сыщутся, тех монас­тырей в библиотеки, и велеть такие библиотеки пост­роить таким, которые видели то строение в других го­сударствах».