Иван Фирсов - Морская сила(Гангутское сражение)

Не оставил без внимания и родную стезю, — учре­дить повсюду «морские боты и буеры» для перевозки людей и «всяких тяжких кладей». Вновь напоминает царю «О взыскании свободного пути морского от Дви­ны реки до Амурского устья и до Китая…»

Немало именитых и толковых людей направлял Петр на государеву службу в европейские страны. Князья Григорий Долгоруков и Борис Куракин, граф Андрей Матвеев годами пребывали послами, на себе ощущали жизнь и быт Франции и Англии, Дании и Голландии, встречались с правителями этих стран. И все же никто из них так и не осмелился, а быть мо­жет, и не додумался на деле помочь своему отечеству, посоветовать самодержцу, как переустроить жизнь людей у себя на родине…

Терпеливо ждал Федор Салтыков отклика царя на свое послание. Мелькали месяцы в беспрестанном ра­дении о своем, самом главном, предназначении. Царь поручил покупать и строить новые корабли в Анг­лии, Голландии, где проще и подешевле, лишние деньги у князя Куракина не водились. Вдобавок не дают проходу жены английских и голландских офи­церов, захваченных в плен шведами на купленных кораблях…

Не дождавшись отклика из Петербурга, вспомнил Федор о своем знакомом Алексее Макарове.

Тайный кабинет-секретарь Алексей Макаров, вы­ходец из простых посадских людей, своим трудолю­бием и честностью снискал полное расположение ца­ря. Никто из приближенных не пользовался таким авторитетом и доверием в делах государя, как Мака­ров. Немало дел, по указанию царя, не выходило за пределы канцелярии, не отсылалось в сенат, а верши­лось в ее стенах. В таких случаях единственным и ча­сто верным советником Петра выступал Алексей Ма­каров. Поэтому все приближенные царя искали его дружбы и расположения.

Федор Салтыков как-то само собой сблизился с Макаровым, когда состоял при царе после возвраще­ния из заграницы. Потом, с головой увлеченный ко­раблестроением, он редко общался с Макаровым, ни­когда ни о чем не просил.

Когда царь поручил Федору закупку военных судов за границей, Макаров посоветовал ему взять себе в секретари своего племянника.

До последнего времени Федор не обращался к Ма­карову, теперь заставила нужда:

«Государь мой, Алексей Васильевич, — обра­щался к нему Федор из Лондона, — доношу я вам, моему государю, сею почтою послал я к е. ц. в-ву предложения, о которых я прежде сего доносил, та­кожде и вас просил впредь о напаметовании по оно­му доношению моему, е. ц. в-ву; и при оных же мо­их донесениях, якож и при нынешнем, послал я не­которые предложения, и о сем я вас, государя моего, всеуниженно паки прошу, дабы вы, по своему ко мне крайнему жалованью, против моих доношений донесли обо всем, такожде чтобы и впредь ваша ми­лость напомянули об указах, повелите ли оные, да­бы был прислан указ немедленно, чтоб не пропус­тить нам времени в строении, ежели же да повелите такожде и о торгу, о которых я доносил же, прошу вас всепокорно мя уведомить, будет ли указ об оных, такожде и что будет по моим предложениям указу же и покажутся ли е. ц. в-ву. А я за вашу оную ко мне, государя моего, милость рад служить все­гда, ежели что есть ныне к служению вашему, или что будет впредь, от всеусердия моего аз есмь готовейший услужить. Паки и паки вас, государя моего, всепокорно прошу, дабы вы соизволили до-несть е. ц. в-ву, по сему приложенному дупликату предложений, о тридесять третьей главе».

Еще поведал Федор о тяжкой болезни, водяной, которая одолевает его, а потому «прошу всепокорно оказать благодеяние доложите государю об уплате мне жалованья, ныне имею я великую в деньгах скудость, понеже в болезни моей стали мне великие убытки в леченье дачею повседневною дохтурам и оптекарям…» А в конце просил сообщить «долго ли мне еще здесь быть». Приелось пятый годок на чужбине.

Обратившись к Макарову, Салтыков сделал вер­ный ход. Царь нашел время и спустя месяц, на Рож­дество Христово 1715 года, ответил Федору. «Письма твои, первое от 1 августа, второе ноября от 5 числа до нас дошли (ныне оба в одно время), в которых пи­шешь ты, а именно в первом, что в строении трех ко­раблей, которые строятся в Голландии, один англий­ским, два голландскими мастерами, против указу на­шел несходство, о чем и князь Куракин к нам прежде писал, но того ныне уже поворотить невозможно, для чего уже писали мы к нему, чтоб он более там ко­раблей делать не подряжал, а искал бы способу стро­ить в ином месте, также и покупать более кораблей ненадобно, но старайтесь о первых покупках четы­рех, дабы их как наискорее отправить до уреченного места, также и сделанные три… Что же пишете о юф­ти и о икре паюсной, дабы оную отпускать в Ливорно, о том впредь к вам писать будем. О взятых аглицких и галанских офицерах, которых побрали в полон шведы, будем стараться, как возможно, дабы их вы­ручить.

Приложенные при тех письмах тетради (о приви­легиях купецким людям, как их надлежит чинить и размножать купечество, такожде и экстракт из кро-ник лифлянских и курлянских и о претензии Россий­скому государству Лифляндии и Ингрии и прочих зе­мель) до нас дошли». Горазд был царь на обещания, а на деле пальцем не пошевельнул.

Отослав ответ Салтыкову, Петр еще раз перечи­тывал его «изъявления» и делился мыслями с Ап­раксиным:

— Вновь попоминает он о морском пути вокруг Сибири до Амурского устья. Агличане, мол, да галан-цы ищут новых земель, хоть в том искании какая и трудность сыщется. Все для своих прибытков и по-всегодно того пробуют.

— То дельно мой тезка советует, да не ко времени, не сей час, — вздохнул Апраксин.

— Еще говаривает… — Петр листал тетрадь.

— Толкует о чинах рефендаря да регента держав­ного. Смотреть бы им накрепко во всех губерниях зачинами воинскими и гражданскими, за жалованьем ихним, да оклады денежные где берут не по делу.

Петр сердито шмыгнул носом. Вскинулся серди­тым взглядом на Апраксина:

— Будто сам не знаю, воры всюду.

Апраксин поморщился. Недавно и он влип, послу­шался эту каналью, Меншикова…

Тогда за махинации с подрядами на хлеб царь взы­скал со светлейшего сполна. С тех же, кто был заме­шан в этом деле, Головкина, Ульяна Сенявина, Кики-на, тоже деньги взыскал, а Кикина лишил званий, ре­галий и выслал в Москву.

С Апраксиным состоялся особый, суровый разго­вор:

— С коих пор имя свое позоришь? — спросил царь.

— Сам не ведаю, государь, — в замешательстве краснел Апраксин. В последнее время он все чаще об­ращался к царю по титулу. — Каюсь в грехах своих, истинно не за корыстью, а токмо думалось, благое де­ло, — будто исповедовался Федор Матвеевич.

— Сам вижу по розыску, ты ни полушки невзял. — Петр хорошо знал бескорыстную натуру свое­го «дядьки». — Помнишь, сказывал ты: «С кем пове­дешься, у того и наберешься». Поостерегся бы эту шельму, Данилыча, не к добру с ним якшаться. К морскому нашему делу прирос ты корнями, не ме­лочись. Нам с тобой еще немало забот, покуда на море обеими ногами не подопремся…