Геннадий Ананьев - Риск.Молодинская битва.

После такого повеления кто же нерадивость проявит. И волынить никто не осмелится. В общем, когда свергну­тый казанский хан добрался до Москвы, дворец был го­тов к приему нового жильца.

Как брата своего, по которому сильно соскучился, встретил Василий Иванович изгнанника. Обнял его креп­ко, поцеловал по русскому обычаю троекратно и повел Шаха-Али в трапезную, где уже были накрыты столы.

За обедом о делах не было молвлено ни слова. И не от­того, что царю Василию Ивановичу не интересно было уз­нать подробно, что же произошло в Казани, как сумел за­хватить трон давно на него претендовавший Сагиб-Ги­рей, но многолюдье заставляло царя осторожничать. Лишь об одном спросил:

— Гонец твой, царь Шигалей, передал, что Сагиб-Ги­рей намерен мирных послов слать? Верно ли это?

— Верно. У меня, однако, есть сомнения…

— О них позже поведаешь. В своем дворце. Я с тобой туда тоже поеду.

Верно поступал царь: не нужны лишние свидетели яри таких разговорах. Совсем не нужны.

Не отправился на сей раз почивать после обеда, как было принято исстари в Кремле, а сразу же поезд цар­ский двинулся к сельцу Воробьеву. Шах-Али — в царе­вой карете. Как брат любезный. Как два равных царя.

Впереди рынды в белых кафтанах на белоснежных ко­нях гарцуют, позади тоже — рынды. Ни бояр не взял Ва­силий Иванович с собой, ни дьяков. А соколятники дав­но уже на Воробьевых горах, борзятники со сворами — тоже там. Вот теперь можно и расспросить.

— Иль вы не сведали, что крымцы идут? Что гонца неслали?

— Весь диван 104 предал. Во главе с улу-карачи. С огланами сговорились. Оглан Сиди тоже глаза на Крым по­вернул. Купцов пограбили и побили. Людишек многих побили. Дружину Карпова заточили. Думаю, побьют всех. Посла твоего в темницу бросили.

— Вызволим. Не учиним договор, если не отпустит пленных, — уверенно ответил Василий Иванович и пе­рекрестился. — Упокой душу, Господи, невинно уби­енных, павших от рук антихристов. — А после неболь­шой паузы заговорил взволнованно: — Рать соберу к зиме и по ледоставу пойду. Достанет извергов десница Господня. Круто поведу себя с послами Сагиба, пока полон не вызволю. Но и потом не попущу коварства лютого!

— Я думаю, не пошлет посла Сагиб-Гирей.

— Отчего?

— Хотел бы, со мной бы послал. Пустил меня так, что­бы не успел я к тебе, господин мой, быстро добраться. Незамышляет ли коварства какого?

— Ты еще молод и зелен. Вот так, вдруг не ополчишь рать большую. Нынче, считаю, ждать их не стоит. Ну, а если пойдут, то малым набегом. А у меня полки на бере­гу стоят. В Коломне, Кашире, Тарусе, Серпухове. Сейчас от Одоева и Велёва отгонят крымцев и снова встанут по своим станам. Если что, отобьют. Князь Вельский доб­рые вести шлет: нигде больше крымцев не видать, кроме

как в верховьях Оки.

Отпустили сомнения Шаха-Али, покойней станови­лось у него на душе. Да и то прикинуть: молод он еще сов­сем, много ли житейской мудрости, еще легко поддается он стороннему влиянию, легко принимает чужие мысли за справедливые, основательно в них не вникая, не сопо­ставив с фактами и событиями.

Не научил его первый горький жизненный опыт, едва не стоивший ему головы. Трон потерян, впереди не видно просвета. Но молодость, она и есть — молодость. Поса­дил царь Василий Иванович его в свою карету, успокаи­вает, значит, не серчает. Плохо, конечно, что Касимов­ский удел не вернул, во дворец загородный гостем везет, но ничего — обойдется все, пожалует еще царь города и земли. Или Казань вернет.

Посветлело кислое бабье лицо отрока, и стал он рас­сказывать, как добирались они до Воротынца, и тот го­лод, который они претерпевали, та усталость, тот душев­ный разлад выглядели в его рассказе сущими пустяками.

Впрочем, трудности те и переживания с приездом в Воробьевский дворец вовсе стали забываться. Замелька­ли праздные дни, заполненные выездами на охоту да многочасовыми застольями, за которыми выбирались новые места для охоты, все дальше в дебри, все выше по Москве-реке. И ни разу не обеспокоился царь Василий Иванович, отчего князь Вельский не шлет никаких вес­тей. Ну, не шлет и не шлет. Все, стало быть, в порядке.

— Знатно завтра на разливах соколами промышлять станем. За сельцом Щукиным. Сегодня же и выедем. Путь туда не близок. Завтра если выезжать, на зорьку не поспеем. Проведем там несколько дней.

И в самом деле, верстах в трех от сельца Щукина — большущий затон с поймой. Полая вода 105 хоть и сошла, по овражкам и в низинках все еще поблескивали озерца. Любезные места для отдыха перелетных уток, гусей и да­же лебедей. Правда, лебеди острова в затоне чаще облю­бовывали. Цепочкой те острова тянутся чуть поодаль стремнины, как бы отгораживая затон мелколесной твердью от бурливых вод Москвы-реки. В бухточках этих островов и блаженствовали лебеди.

Охота на них особенно утешна. Тихо-тихо гребут гребцы. Уключины смочены, чтоб не скрипнули. Бли­же и ближе первый остров. Василий Иванович встает, держа любимого своего сокола на руке. Рядом с госуда­рем — Шах-Али с тугим луком и еще пара лучников-меткачей.

Вот первый заливчик. Пусто. Второй, третий… И вдруг вспенилась вода, вспученная белоснежными кра­савцами. Самый раз пускать сокола. Удобно ему бить до­бычу на взлете.

А чуть повыше взлетят лебеди — стрелы им вдогонку. Дух захватывает, когда белая громадина тяжело плюха­ется в воду.

А на берегу уже кони ждут. Соколятников — добрая дюжина. Сам сокольничий с ними. У стремени нетерпе­ливо раздувают ноздри охотничьи собаки, натасканные на уток. И каждая приучена не хозяину добычу нести, а к копытам царева коня.

Солнце уже высоко взобралось на небо, когда луговая потеха утихомирилась. Началась трапеза, и тоже не ми­нутная.

С толком любил потрапезовать великий князь царь Василий Иванович. И Шаху-Али это тоже — не в тя­гость. Он такой же чревоугодник, как и покровитель его.

Вот так и летели беспечные дни, не обремененные ни­какими заботами и тревогами. Не ведал царь, что тво­рил. Да простит Господь его душу грешную.

А как люди? Простят ли они? Полилась уже кровь хлебопашцев, запылали деревни и села многострадаль­ной серпуховской и подольской земель. Тумена два та­тар, не останавливаясь возле городов, даже не оставляя никаких сил для осады, неслись к Москве, грабя, хватая полон и все сжигая на своем пути.

А рать русская оказалась совсем не у дел. Татары про­шли как раз через оставленные полками станы, шутя смяв малые заслоны на переправах. Серпухов обошли стороной, да так стремительно, что Большой полк, что находился у князя Вельского под рукой, не успел засту­пить путь захватчикам. Остальные же полки растяну­лись по дорогам к Воротынску, Белёву, Одоеву. Полку, посланному к Воротынску, все ничего оставалось пути, двум другим побольше немного, но всех остановили гон­цы главного воеводы.