Геннадий Ананьев - Риск.Молодинская битва.

И верно судили пахари да ремесленники: по нерадиво­сти и верхоглядству воевод, да и из-за ошибок самого го­сударя уходили ханы-братья по своим улусам, весьма до­вольные содеянным. Столь же благодарны были Аллаху эмиры, беки, мурзы, огланы и даже простые воины.

Только Евстафий Дашкович не разделял общей радос­ти: основная часть его казаков простояла в осаде Одоева, Белёва, Воротынска и не смогла основательно поживить­ся. Пустяшным окажется куш каждого казака после раз­дела. Стоило ли ради этого идти в поход против своих же единоверцев?! Конечно же, нет. Думал атаман казачий, как бы поправить положение, и видел единственный вы­ход — разграбить Рязань. С ханом разговор повел не на­прямую, в обход:

— Повели, светлый хан, снять осаду с городов верхо-окских. Пусть мои казаки тоже к Рязани коней напра­вят.

Мухаммед-Гирей сразу раскусил хитрость атамана, ухмыльнувшись, согласился:

— Посылай гонцов. — И добавил: — Когда мы уведем свои тумены в улус наш, останешься с казаками в Ряза­ни. На несколько дней.

Воспрял духом Дашкович, тут же гонцов отрядил, по­велев им поспешать.

— И чтоб не волокитили бы, а прытко ко мне шли. Ря­зань нам хан крымский на несколько дней подарил. Ура­зумели?

— Еще бы.

— Ну, тогда — с Богом.

«Теперь будет с чем на острова за порогами возвра­щаться. Рязань — богатый город. Храмов одних не счесть. Иконостасы одни чего стоят! — размышлял Даш-кович, вернувшийся на свое место в ханской свите. — Понимает хан, что за так казаки ему служить не станут».

Увы, радость та оказалась преждевременной. Рязань не отворила ворот.

Мухаммед-Гирей в гневе: князь Василий признал себя данником, а улусник его не подчиняется!

— Мы сотрем с лица земли непокорных! — зло шипел хан крымский. — Возьмем город!

— Позволь, светлый хан, дать совет,— осмелился вста­вить слово Дашкович. — Воевода рязанский не верит, что князь Василий дал тебе, хан, шертную грамоту, признав себя твоим данником. Пошли на переговоры с воеводой своих вельмож, пусть покажут ему грамоту Васильеву.

— Разумны твои слова. Так и поступим мы.

Он повелел готовить посольство для переговоров, а вратникам немедля сообщить, чтобы передали воеводе и знатным людям города, что будет прочитана им шертная грамота князя Василия. Пусть поспешат с ответом, не гневят своего повелителя, коим является для них хан крымский.

Известие это удивило воеводу Хабара-Симского, ближних советников его и приглашенных на совет по та­кому случаю купцов и ремесленников. Мнения, как час­то это бывает в момент опасности, разделились круто. Причем большинство стояло за то, что, если про грамоту цареву басурмане не придумали коварства ради, придет­ся открыть ворота и впустить нечестивых захватчиков, встретив их хлебом-солью.

Спору положил конец Иван Хабар.

— Кто готов лизать сапоги татарские, вольно им поки­нуть город, а я ворот не отворю. Как не открыл в свое вре­мя родитель мой, Василий Образец, ворот Нижнего Нов­города и спас тем самым Нижний от разорения!

— Иль ты супротив царевой воли хочешь идти?! — с явным недовольством наступали сторонники покорности. — Если сам государь признал себя данником, то мы­то чего? На кого замахиваемся?!

— Бог рассудит нас. Опалу государя моего, если не по его воле что свершу, приму с покорностью. Только пола­гаю, поступаю я разумно. И еще… На первую встречу я не пойду. Вы вот так, всем миром, ступайте. Послушай­те, что басурманы скажут, ответа никакого не давая.

Скажите: сообщим, дескать, воеводе, за ним последнее слово. Вот и получится, за все я один в ответе останусь. На том и порешим. Сообщите ханским посланникам, что готовы-де на переговоры.

Евстафий Дашкович, как только хан Мухаммед-Ги­рей получил согласие города на переговоры, вновь к нему со своим советом:

— Повели полусотне казаков сопровождать твое, свет­лый хан, посольство. Своих воинов еще добавь. Только во­рота откроются, мы вратников побьем и — пусть мои каза­ки мчатся в город. Они в седлах станут ожидать сигнала.

— Пусть будет так, — подумав немного, ответил Му­хаммед-Гирей. — Только непокорного воеводу не тронь. Живого нам его доставишь. Не хотел миром, на аркане притащат. Мы с ним сами поговорим.

Злорадная усмешка долго не сползала с лица хана. Он уже придумал казнь, какую свершит над высокомер­ным.

Увы, и этот план атамана Дашковича не удался. Пред­ставители города, выполняя наказ воеводы, не согласи­лись открывать ворот, пока все ратники, сопровождав­шие ханское посольство, не удалятся на полверсты от стены. А если ханские послы опасаются входить в город без охраны, горожане сами готовы выйти к ним. Тоже без охраны и без оружия.

Как ни метал громы и молнии Мухаммед-Гирей, как ни досадовал Дашкович, им ничего не оставалось делать, как принять условия упрямцев.

Переговоры, как и следовало ожидать, окончились ничем. Высокомерно один из мурз прочитал цареву гра­моту и потребовал, чтобы немедленно отворили бы ворота, не гневили властелина своего, светлого хана Мухам-мед-Гирея; посланники рязанские покорно, как могло показаться, выслушали мурзу, иные из них даже кивали в знак согласия, но ответили так, как повелел воевода.

— Мы люди подневольные. Как Иван Хабар скажет, так и поступим. Хотите здесь ждите его слова, хотите в иное какое время вновь впустим сюда.

Наседал мурза, серчая и горячась, требуя немедленно­го исполнения ханской воли, только горожане с наигран­ной покорностью твердили одно и то же:

— Мы люди подневольные. Под царем ходим, а воево­да — око его здесь…

Взбешенный мурза пригрозил немедля пойти на при­ступ, но и этим не сломил покорное упрямство и в конце концов прошипел злобно:

— Зовите своего Хабара! Мы будем здесь ждать его!

Не вдруг появился окольничий 120 на площади у глав­ных ворот, где шли переговоры, долго испытывал терпе­ние ханских послов, и не каприза ради, а чтоб они в зло­бе своей совсем потеряли разум.

Появился в парадных доспехах, но без оружия. Сопро­вождала его целая дюжина ратников.

— Это — бесчестно! — воскликнул мурза. — Мы не взяли своих воинов, отчего ты с охраной?!

Хабар-Симский махнул рукой ратникам, и те, момен­тально повернув коней, покинули площадь.

— Угодить гостю, хотя и незваному, для хозяина честь и радость. — И почти без паузы, опережая мурзу, заговорил о главном: — Мне поведали, будто шертная грамота царя нашего Василия Ивановича у тебя, почтен­ный мурза. Иль это такая безделица, что любому мурзе

можно ее с собой таскать?

— Вот она! — воскликнул гневно мурза и помахал свитком. — На ней печать вашего князя!

— Эдак, издали показавши, все что угодно можно вы­дать за грамоту. Можно гляну?

— Покажи! — приказал мурза толмачу, передавая ему грамоту. — Пусть сомневающийся убедится.