Геннадий Ананьев - Риск.Молодинская битва.

Хабар-Симский доволен, что довел до белого каления посла ханского. Взял цареву грамоту и растерялся. И в самом деле — шертная. Неужто все возвращается ко вре­менам Батыевым? Выходит, волен хан и казнить, и ми­ловать. Но он-то не помилует.

«Лучше в бою погибнуть. Чем в бесчестии!» — решил все же он и сказал, будто сомневаясь:

— Писарь мой хорошо знает руку царева писаря. По­шлю грамоту эту ему, пусть скажет, истинно ли царева она, не подделана ли. Завтра в полдень дам ответ.

— Хан велит немедленно открыть ворота!

— Потерпите чуток. Завтра в полдень я скажу свое слово.

Будто кочергой в углях поковырялся Хабар-Симский либо палкой собак додразнил до предела. Орал взбешен­ный мурза, да толку от того чуть. Воевода смиренно ответ­ствовал ему, что, не проверив-де истинность царевой гра­моты, не может он ей подчиниться. Ничего не оставалось делать послам — покинули город, оставив в нем шертную грамоту. И только затворились за ними ворота, тут же раз­горелся спор среди представителей сословий, но не по пово­ду того, выполнять ханские требования или нет (теперь уже всем было ясно, что, если впустят татар, не жить горо­ду), спор пошел о том, возвращать ли цареву грамоту хан­ским послам. Большинство советовало вернуть от греха по­дальше, ибо боялись возможного царского гнева, что тоже далеко не мед, но прозвучали и такие слова: можно, мол, прикинуться, будто не поверили в подлинность грамоты.

Идея эта понравилась Ивану Хабару-Симскому, толь­ко он повернул ее на свой лад.

— Кончаем базар. Грамоты я не верну. А в том, что она не государем писана, я убедился. Подложная она.

Сам-то он уверился, и по печати, и по руке царского писаря, что она настоящая. Еще в одном был уверен, что приступа городу не избежать, и потому поставил точку разноголосому спору:

— Сейчас же станем готовиться к защите стен. Порох и ядра поднесем к пушкам, смолы как можно больше, только костры для нее разведем завтра, как послов татар­ских спровадим за ворота. Стрельцов и лучников тоже после этого на стены поставим. Пока же так поведем се­бя, будто ни о каком штурме вовсе не размышляем. И еще… Главное. Без моего разрешения никого из города не выпускать. Никого! Кто нарушит это мое повеление, прикажу живота лишить! Впускать тоже по моему пове­лению! Через стены тоже чтоб даже мышь не проскольз­нула!

Осторожность не зряшная: вдруг среди вот этих, кто собрался решать судьбу города, окажется изменник, ко­торый поживы ради выдаст хану и намерения самого во­еводы, и планы защитников, — а такое ой как нежела­тельно, — особенно решение не возвращать грамоту.

И все же ворота ночью отворились. Чтобы впустить настойчиво требующего представить его пред очи главно­го воеводы города. Иван Хабар, кому о том сообщили, ве­лел без промедления доставить домогавшегося к нему в палаты, завязав прежде глаза.

Разговор был короткий. Перебежчик, из ногаев, не на­звал имени пославшего его, сказал лишь, что верить то­му, кто послал, можно и нужно, ибо он когда-то служил у князя Воротынского стремянным, а теперь нойон тумена.

— Велел передать, будто Мухаммед-Гирей подарил го­род казакам атамана Дашковича. На разграбление отдал. И еще сказал мой господин: крымский хан долго стоять под городом не станет, скоро убежит в свой улус оборо­нять его от астраханской орды. Всё. Мне нужно сейчас же возвращаться.

Окольничий кивнул согласно. Сказал даже:

— Поклонись от меня и всего города нойону!

Глаза все же посланцу неведомого добродетеля завязали.

Вратникам воевода строго-настрого приказал помал­кивать о ночном госте, сам решил тоже никому ни слова о нем не говорить. Даже самым ближним боярам. Ни к чему лишние пересуды. А для себя, не сомкнув до самого утра глаз, определил линию поведения: поиграть с тата­рами в кошки-мышки.

В урочное время появились ханские послы. С солидной вооруженной охраной. Но не отворили им ворот до тех пор, пока охрана не отступила на требуемое расстояние. А дальше все пошло так, как и определил Иван Хабар-Сим-ский. Он сразу же огорошил ханских послов, заявив:

— Мы изрядно сомневаемся, будто грамота царева, а не подложная.

— Князь Василий не царь, а раб светлого хана крым­ского Мухаммед-Гирея, да ниспошлет Аллах ему долгие годы жизни.

— Вот в этом у нас сомнения и есть. Мы пошлем гонца к государю нашему царю Василию Ивановичу, дай Бог ему крепкого здоровья, и если он подтвердит, поступим по его повелению. Теперь же так: торгуйте, разрешаю, только в нескольких саженях от стен. И у своего стана.

Ворота не отворим. В город вас не пустим. Так и передай­те своему, — слово «своему» воевода произнес с нажи­мом, — хану мое решение. И еще скажите: в случае напа­дения, рязанцы будут стоять на стенах насмерть. Всё. Жду ханского ответа. Согласный будет — мирно разой­демся, нападать повелит — Бог нас рассудит.

Мурза, возглавлявший посольство, начал требовать шертную грамоту, только Хабар-Симский, вроде бы даже не слыша слов мурзы, словно потеряв всякий интерес к ханским послам, повернулся к ним спиной и пошагал прочь. Двинулись за ним и бояре, а купцы и ремесленни­ки присоединились к охранявшим ворота, окружили по­сольство и начали теснить его к выходу, одновременно приоткрывая створки ворот. С колокольни надвратной церкви не спускали глаз с подступов к ним, а за сигнала­ми дозорных следили на всех улицах, выходивших на площадь перед воротами, чтобы мигом вывести ратни­ков, которые до поры до времени укрывались во дворах.

Крымский хан не снизошел до того, чтобы ответить какому-то безродному воеводе, он лишь собрал всех огла-нов, темников и казачьих атаманов, чтобы распорядить­ся о подготовке к нападению на город. Он так и начал свою речь:

— Мы намерены наказать непокорных горожан, а для Хабара изобретем достойную его упрямства казнь…

Намерение хана никому не легло на душу. Сражение есть сражение. Удачным оно будет или нет, рассудить трудно, а первыми на верную гибель придется гнать к стенам полоняников. А это значит — потеря богатства. Кого тогда продавать в Кафе на невольничьем рынке за золото и серебро? Возражать хану никто, однако, не по­смел. Кроме атамана казаков Дашковича. Да и тот не воз­ражал, а лишь советовал:

— Твое, светлый хан, решение справедливое и угодное всевышнему. Но можно поступить и так: начнем торги поближе к стенам и каждодневно станем к ним подсту­пать. Незаметно. Городская стража к этому привыкнет. Чего им безоружных опасаться. А кроме сабель для за­хвата ворот ничего и не нужно ни моим казакам, ни тво­им смелым воинам. Отворят они ворота, чтобы впустить выкупленных пленников и приобретших рухлядь, мы на их плечах и ворвемся в город.

— Ты прав, — согласился Мухаммед-Гирей. — Пусть так и будет. Мы еще думаем, чтобы пленники убегали бы из нашего стана. Немного, но пусть сбегут. Тогда мы по­требуем их вернуть.