Геннадий Ананьев - Риск.Молодинская битва.

Однако князь Владимир не очень-то обрадовался, по­слушав брата. В требовании самовластца писать клятвен­ную грамоту он увидел не только обиду, но и грозное пре­дупреждение.

— Может, довольно потакать дьявольскому самодур­ству скомороха?! Сплотим бояр и встанем стеной за Вла­димира Андреевича. Полк царев пойдет со мной. Обидел крепко детей боярских царь, окружив себя дворянчика­ми скороспелыми.

— Негояс твой совет, брат. Негож. Мы присягнули го­сударю Ивану Васильевичу…

— Государю, а не скомороху, злобою пышущему, кровь безвинную льющему. Господь благословит нас на дело святое, праведное, отпустит грех клятвоотступничества, ибо сам самовластец нарушил клятву, дважды да­ваемую князьям, боярам, ратникам и всему народу. А ес­ли, брат мой дорогой, голову страшишься потерять, то я так тебе скажу: не теперь, так через год, через два или пять все одно ни тебе головы не сносить, ни мне. Иль не чуешь, все знатные роды под корень злодей рубит!

— Не о голове речь, — возразил Михаил Воротынский брату. — Не о ней. Ты вспомни, что отец наш перед кон­чиной говорил. Завет его вспомни. То-то. Царь перед Бо­гом в ответе, не нам его судить. Это — раз, — загнул па­лец князь Михаил. — Второе, — загнул еще один палец,

— не просто милость изъявил Иван Васильевич, вернув нам вотчину родовую, одарив еще и новыми, — царь порубежье российское мне вручил! Вот и прикинь, могу ли я от такого дела отказаться? Не царю худо сделаю, отка­завшись или службу правя через пень, через колоду, а хлебопашцам рязанским, тульским, мещерским, влади­мирским, московским, одоевским, белёвским, боров-ским — разве перечтешь, где кровавые ископоти ежегод­но, почитай, прокладываются. Мы с тобой свои уделы крепко оберегаем, людны села наши, пашни колосом полные, скот тучный, но везде ли такое? Вот что для ме­ня сейчас важно. Не голова важна.

— Ты думаешь, сладится все сразу, стоит тебе воеводствовать разумно и с прилежанием? Крымцы что, спать станут…

— Не думаю. Пройдут годы, пока по всему Полю горо­да укрепятся навечно, но начало тому положим мы с то­бой. Не сомневайся, брат, в нужности дела нашего. Не со­мневайся. А головы? На то воля Господа Бога. Воля госу­дарства. Давай-ка, осушим кубки пенные меда малино­вого иль вина фряжского и — за дело.

Словно ожидала этих слов княгиня, вошла в трапез­ную с подносом, на котором стояли кубки с медом мали­новым. Стройна, как тополь. Краса-девица на выданье, а не мать двоих детей. Сарафан розового атласа, оторочен-ный бархатом и шитый жемчугом, ласкал глаз нарядно­стью, а улыбка, счастливая, совершенно безмятежная, завораживала.

— Откушай, князь Владимир, что Бог послал, — ра­душно попотчевала она деверя 198 , подавая ему кубок с ме­дом.

— Благодарствую, княгиня. — Князь Владимир встал и ласково поцеловал невестку. — Дай Бог тебе благодати Господней.

Пир начался принятой чередой, братья больше не пре­рекались, разговор переметнулся на семейные пробле­мы, о доходах с вотчин и уделов, о лошадях выездных и конях боевых — ладно шла беседа, кубкам с вином и ме­дом пенным уже был потерян счет, а хмель не брал пиру­ющих, так взбудоражены были они всем тем, что миновало, а более того тем, что ждало их впереди. И им даже в голову не могло прийти, что о будущем их в это же самое время ведут разговор Малюта Скуратов-Вельский и его племянник Богдан Вельский, которого Малюта стара­тельно приближал к царю. А чтобы остался тот разговор никому, кроме их самих, неведом, они уединились в ком­нату для тайных бесед, какую Малюта Скуратов имел у себя на манер царской.

— Нынче принят царем-батюшкой князь Михаил Во­ротынский с великой милостью. Главой государевой по­рубежной службы очинён. Ему же и создавать эту самую службу, объединив вотчинных порубежников. Что князь Михаил успешно исполнит царев урок, сомнения у меня нет, но тогда он, обретя полное доверие государя нашего, вновь вплотную приблизится к трону, основательно нас потеснив. Выгодно ли подобное нам?

— Что поделаешь? Государь — самовластец. Поперечь ему, в опале окажешься. Все потеряешь, чего достиг.

— Сколько я тебя буду наставлять? Не переча, а пота­кая его страстишкам, навязывать свое мнение.

— Все так… Сколько, однако, ты не навязывал, а Иван Грозный так и не повелел дознаваться в пыточной. Выходит, не навязал.

— Не скажи. Поручив князю создавать государеву по­рубежную службу, велел меж тем писать клятвенную грамоту, что не изменит отчизне и ему, царю всей Рос­сии. Условие такое: два-три поручительства за него бояр и одно святительское.

— Выходит, не впустую твое наушничество. Стало быть, есть резон продолжать. Но я-то что смогу? Я же не вхож к царю.

— Сможешь пособить. Не праздности же ради позвал я тебя. Ты расстарайся сблизиться с князем Михаилом Воротынским, будто весьма заинтересован в успехе его дела. Давай ему дельные советы, но главное, обещай по­мощь, если случится какая загвоздка. А их я обеспечу.

Выполнение тобой обещанного — на мне. Смогу и дум­ных бояр настропалить, и самого царя.

— Расстараюсь.

— Самое же главное вот в чем: царь обещал Михаилу Воротынскому очинить княжескими боярами по его спи­ску. И даже не своей волей, а волей думцев. Расстарайся сделать так, чтобы обязательно среди представляемых на княжеских бояр был Фрол Фролов.

— Исполню. Но, дядя, не станет ли такое ошибкой? Получит Фрол из рук княжеских боярство, может вы­скользнуть из наших рук.

— Молодо-зелено. В окончательном списке, представ­ленном на Думу, его не окажется, а царь подпишет на не­го отдельно жалованную грамоту. Очинит дворянином своего, Государева Двора. Мы покажем ее Фролу Фроло­ву, убедив его, будто князь забыл о нем, о его многих ус­лугах, но сами поставим условие: исполнишь наш урок — жалованная грамота в твоих руках.

— Ты говоришь так, словно уверен, что царь пойдет на такое.

— Уверен.

Он не сказал племяннику, что у него был уже разговор с Иваном Грозным о Фроле Фролове, о котором царь на­верняка помнил. Он еще раз предупредил племянника:

— Не провали задуманное. В списке для утверждения Думой, какой князь Михаил подготовит для думцев, Фрол должен быть обязательно. Обо всем остальном — моя забота.

Ничего не ведая о том сговоре, братья трапезовали почти до полуночи, а утром без прохлаждения поспеши­ли в Разрядный приказ, чтобы условиться, в какие пору­бежные вотчины и уделы послать гонцов, дабы прибыли воеводы и порубежники смышленые из нижних чинов; подьячие и писарь тут же писали подорожные, строго на­казывая ямским головам без волокиты менять гонцам коней, и уже к обеду князь Михаил Воротынский втол­ковывал дьяку и подьячему, специально для того выде­ленным, какие сведения из прошлых порубежных ему нужны. Молодой еще подьячий сразу же уловил суть просьбы и заверил: