А. Сахаров (редактор) - Николай II (Том II)

Пройдя несколько роскошных залов, Саханский без стука отворил дверь и пропустил вперёд Палеолога. Посол попал в огромный кабинет, где посередине на троноподобном кресле сидел Николай Большой, как называли его в Доме Романовых за гигантский рост – около двух метров.

Перед Главнокомандующим на столах были разложены карты западных губерний России и Царства Польского, а также листы немецкой двухвёрстки Восточной Пруссии. Николая Николаевича окружали офицеры его свиты и несколько генералов, среди которых посол узнал генерала Палицына – как говорили, старого друга и собутыльника великого князя и хитрого лиса по характеру, и начальника Генерального штаба Янушкевича. Генерал Янушкевич никогда и ничем не командовал, даже батальоном. Будучи профессором военной администрации, он был назначен начальником Академии Генерального штаба. Сухомлинов не мог воспрепятствовать этому назначению из-за высоких покровителей Янушкевича и только сказал, оценивая этот взлёт: «Наш новый начальник Николаевской академии – малое дитя». Янушкевичу, разумеется, передали этот отзыв, и он затаил злобу на военного министра.

Великий князь, будучи назначен Государем Верховным Главнокомандующим, очень хотел сделать начальником Штаба Ставки своего друга Федю Палицына, но «Гневная», которая всегда активно продвигала «своих» людей на все ключевые посты, настойчиво рекомендовала Императору Янушкевича, который к тому времени уже был начальником Генерального штаба. Верховный решил, что ему не с руки ссориться с мстительной старой государыней, и согласился на Янушкевича.

Там же рядом суетился генерал Данилов, в отличие от другого Данилова, рыжего, обозначаемый в разговорах как Чёрный. Данилов-Чёрный, о котором в посольских досье на русских военных и гражданских деятелей было написано, что его бывший начальник по Киевскому военному округу генерал Алексеев сказал, что он – «просто дурак», обладал весьма развитыми амбициями. Он вертелся теперь перед великим князем, старательно вымазживая себе должность генерал-квартирмейстера Ставки, третью по значению после Верховного и начальника его штаба. Всё это автоматически отметила профессиональная память посла.

По стенам, между стульев, стояли во множестве круглые чайные столики, уставленные бокалами с любимым напитком великого князя – произведением вдовы Клико. Каждый из присутствующих мог без тостов и приглашений сколько угодно угощаться искрящимся шампанским, следуя примеру Николая Николаевича. А Верховный Главнокомандующий то и дело отправлял в большой рот с ярко-красными губами бокал за бокалом.

Проглотив очередную порцию, Николай Николаевич с высоты своего роста узрел нового гостя – французского посла. Радость гиганта была неописуема. Он вскочил со своего трона, длинными и тощими ногами быстро отмерил несколько шагов, отделявших его от Палеолога, и почти переломился пополам, обнимая низенького французского посла. Дохнув смесью перегара, табака и шампанского на полузадушенного в его объятиях гостя, великий князь воскликнул:

– Господь и Жанна д'Арк с нами!.. Мы победим!..

Посол растерян и ничего не может ответить. Хотя великий князь произносит всё на отличном французском языке, но, видимо, совершенно незнаком с историей Франции. Ведь вместо того чтобы изгонять англичан из своей страны, как это делала Жанна д'Арк, речь сейчас должна идти о том, как их привлечь туда как можно скорее…

Приняв молчание посла за его согласие с тостом, Верховный вручает послу бокал шампанского, чокается с ним и без перерыва произносит краткую речь:

– Разве не Провидению угодно было, чтобы война разгорелась по такому благородному поводу – защитить Сербию, охранить слабых?.. Чтобы наши народы отозвались на приказ о мобилизации с таким энтузиазмом? Что обстоятельства так благоприятны для нас?..

Посол, выпятив грудь и наступая на верзилу – великого князя, торжественно объявляет ему, что он только что от Государя и Его Величество в продолжительном и благосклонном разговоре с представителем Франции обещал ему самым скорейшим образом начать наступление на Берлин…

Палеолог сознательно умалчивает, что царь, называя сроки наступления, связал их с обязательным окончанием мобилизации.

Он требовательно, словно у подчинённого, спрашивает Главнокомандующего Российской императорской армии:

– Через сколько дней, ваше высочество, вы начнёте наступление?

Великий князь, вероятно, тоже осведомлён о намерении Государя санкционировать продвижение больших масс войск вперёд только после того, как полки, дивизии, корпуса и армии будут полностью укомплектованы и снабжены военными припасами. Но желание угодить милому союзнику, который так старался ради него, побуждает Верховного Главнокомандующего несколько изменить формулировку обещания наступать. С горящими от возбуждения глазами Николай Николаевич, размахивая длинными руками, выпаливает:

– Я прикажу наступать, как только эта операция станет выполнимой, мой дорогой посол! И я буду жестоко атаковать неприятеля! Я даже не буду ждать того, чтобы было окончено сосредоточение моих войск…

Чуткое ухо посла улавливает очень уж независимое словечко – «моих» войск, как будто это и не армия самодержца всероссийского, а личная воинская команда великого князя. К тому же Николай Николаевич явно не желает дожидаться конца мобилизации, как того хочет Государь.

«Однако, – думает Палеолог, – взыграли-таки амбиции у Дяди царя!.. Недаром говорили мне осведомители, когда описывали расстановку сил в Доме Романовых, что кое у каких семейных противников Николая Александровича замечено было во время революции 1905 года намерение удалить от власти молодого царя и короновать на царство его популярного Дядюшку… Не потому ли он так рвался сейчас занять пост Верховного, что это создаст ему большие возможности в этом направлении?..»

– Когда вы начнёте наступление?! – чуть ли не с вызовом вопрошает посол союзной державы. – Ведь, согласно франко-русской военной конвенции, под которой стоит подпись генерала Янушкевича, начальника Штаба Ставки, – проявляет осведомлённость Палеолог и кивает в сторону высокого, с короткой стрижкой и чёрными нафабренными усами генерала, – Россия обязывается выступить на пятнадцатый день после начала мобилизации. А это документ, который следует уважать!

– Я и имел в виду, – подобострастно говорит великий князь, – что наступление начнётся четырнадцатого-пятнадцатого августа…

Как всякий нахал, встретившийся с силой, Николай Николаевич несколько сникает. Он осознаёт, что за спиной маленького и надутого, словно пузырь, человечка маячит финансовая мощь Франции, сила золота, которым оплачены русские облигации. Сам великий князь тоже сопричастен этим финансовым делам, а его супруга, Анастасия, и ещё более активная свояченица, Милица, по уши погрязли в балканских финансовых вливаниях Франции, в черногорских комбинациях их отца Негоша. Именно поэтому великому князю совсем не с руки ссориться с великой союзницей и отстаивать своё мнение, даже если бы он его имел. Поэтому он становится воплощением любезности.