Сакен Сейфуллин - Тернистый путь

В Захаровской я не увидел ни одного казаха на свободе, все были согнаны в одно место и находились под охраной часовых. Никого к ним не подпускали. Многие уже были расстреляны, караванщики ждали решения своей участи.

Весь день я не показывался на улице. Я ничего не мог понять в создавшейся обстановке. Не с кем было поделиться своими сомнениями и тревогой за судьбу простых казахов. Что их ждет впереди?

Тяжело оставаться в одиночестве. Как будто заблудился, остался один на краю пропасти.

Я зашел в лавку, хозяином которой оказался татарин Карим Муксинов. Жена хозяина, преждевременно состарившаяся женщина лет пятидесяти, вышла мне навстречу и пригласила к себе. Я зашел. Хозяина дома не оказалось, он уехал в город по делам. С хозяйкой жила невестка и сын лет двенадцати-тринадцати. Два старших сына в солдатах. Вспомнив о них, женщина загрустила. Мы долго с ней беседовали о тяжелом времени и не спеша пили чай. Я обратил внимание на гармонь-двухрядку и спросил, кто на ней играет.

— Мой старший сын играл, — ответила женщина. — А сейчас гармонь осиротела. Понемногу учится играть младший. Если хотите послушать, он сыграет…

Мне захотелось послушать какой-нибудь кюй.

Мальчик взял в руки гармонь и начал играть заунывную и печальную мелодию. Льются звуки, то дрожаще-нежные, то громко рыдающие, порывисто всхлипывающие. Мы молча сидели с хозяйкой, поглощенные музыкой. Душа словно оттаяла, размякла. Я вижу, что женщина начинает вытирать рукавом слезы. Печаль захватила и мое сердце, но я стараюсь сдержаться, терплю. Печальный, плачущий кюй уводит за собой, не выпускает из грустного плена. Я не выдержал, заплакал и, выскочив на улицу, пошел к себе.

Когда наша земля попала в такую беду? Почему мы не смогли оказаться рядом с народом и не облегчили его участи? От сознания бессилья сердце обливается кровью.

Назавтра прибыл из Акмолинска нарочный к приставу с приказом доставить захваченных караванщиков в Акмолинск.

Я решил последовать за караванщиками, узнать, что их ждет в городе и, если удастся, помочь.

Приезжаю в Акмолинск. Подошла пора уже ехать по назначению в аульную Буглинскую школу, но я не решаюсь, брожу по городу в предчувствии новых важных событий.

Караванщиков упрятали в холодный подвал. Я купил барана, заколол его и ношу караванщикам передачи — мясо и хлеб.

А в степь идут и идут царские войска. Городские тюрьмы переполнены казахами, захваченными в плен во время набегов на аулы. Многие безвинные расстреляны без суда и следствия. Аулы разоряют, скот угоняют, жигитов убивают, девушек насилуют. Нескольких новоявленных «ханов» упрятали в тюрьму. Арестован хаджи Альсен и двое сыновей Чона. А из степи привозят и привозят новых пленников и «преступников». Начали загонять их в подвалы каменных домов. Поступают слухи, что «зачинщиков бунта» тюремные надзиратели избивают каждый день. Беспрестанно учиняют допросы «ханам» и тоже избивают их, несмотря на высокое звание. Хаджи Альсена забили в тюрьме до смерти.

Расположенные вблизи города аулы, не успевшие откочевать, согласились отдать своих жигитов в солдаты. Старшин из этих аулов вызвали в город к начальству.

В русских поселках появилось множество ценных украшений и дорогой утвари, награбленной в казахских аулах. В самом Акмолинске в эти дни вдруг появилось множество ковров, кошм, самоваров, тазов, меховых шуб, серебряных седел, сбруи, серебряных браслетов, колец и других драгоценностей.

В аулы рода Тинали, где, по слухам, собралось пятнадцатитысячное войско повстанцев, двинулись солдаты на автомобилях.

За аулом Чона, в урочище Карагаш, располагался аул Конек, где жили казахи рода Тока, близкого нам. Волостным здесь был Омар, прозванный Такыром (Голым) за то, что у него было мало скота по сравнению со здешними баями. Однажды в ауле Такыр-Омара появились семеро солдат во главе с унтер-офицером. Омар обманом заманил их в свой дом и здесь прикончил всех семерых вместе с унтер-офицером…

В роде Канжыгалы волостной Олжабай сам повел войска на те аулы, которые не поддержали Олжабая во время выборов волостного. Солдаты сжигали зимовки и расстреливали невинных людей. Началось повальное бегство в глухие, малоизведанные углы. Несчастные убегали, не успевая взять с собой больных, стариков и старух, а подчас оставляли маленьких детей в колыбели. Некоторые аулы, уходя с родных мест, все ценные вещи прятали в могильники. Солдаты пронюхали об этой уловке и начали разрывать свежие могилы, извлекая вещи, а подчас оскверняли настоящие могилы.

Человеческие глаза еще не видели того, что творилось в аулах, через которые прошли царские войска. Множество расстрелянных, изнасилованные и избитые женщины и девушки, осиротевшие дети. Жилища перевернуты вверх дном, все ценное забрано, а что нельзя увезти, разрушено, сломано. На степь будто напала черная чума…

Как-то раз я встретил на улице знакомого по семинарии казачьего прапорщика Зырянова. Он только что приехал из степи. Оказалось, его направили к нам из Омска усмирять «бунт казахов». В разговоре я спросил: неужели ему тоже приходилось убивать? Рассмеявшись, Зырянов ответил:

— Собственноручно я зарубил всего лишь пятерых.

Вот каковы были дела в степи, вот какие люди туда направлялись!

Я поехал в аульную Бутлинскую школу, которая только что открылась. В ауле было спокойно, располагался он в шестидесяти верстах от Акмолинска. Я устроился здесь, собрал детей и приступил к занятиям.

Прошло несколько дней. Постепенно в ближайших аулах наступило относительное спокойствие, и солдатские отряды начали возвращаться в город. Не утихомирились аулы рода Тинали и некоторые другие, расположенные в самых глухих местах уезда.

Губернское и уездное начальство продолжало гнуть свою линию. Призыв на тыловые работы жигитов в возрасте от девятнадцати до тридцати одного года продолжался. В Акмолинском уезде в трех местах были созданы призывные пункты, которые подчинялись непосредственно только Акмолинску. Волостные начали подавать списки призывников. В аулах опять началась паника. У богатых и у бедных — у всех одна забота — избежать призыва, откупиться, сунуть какому-нибудь начальнику взятку за своего сына или брата. У взяточников появились посредники, услужливые маклеры. Волостные, бии, старшины, все чиновники почувствовали себя увереннее прежнего, начали без труда находить даровую добычу.

За бедняка заступиться некому, нечем ему заплатить выкуп, нечего сунуть в хищную лапу посредника старшины или бия. А тем временем среди байских сынков все больше появляется «непригодных» к военной службе, потому что баи не жалели скота для выручки своих сынков и родственников.