Сакен Сейфуллин - Тернистый путь

Сфотографировавшись вместе с Кольбаем, многие из его почитателей позднее стали алаш-ордынцами и не прочь были бросить камень в своего бывшего наставника.

В те дни в омском городском театре был организован так называемый сибирский вечер. Одно отделение его шло целиком на казахском языке.

На балконе театра поставили казахскую юрту с дорогой утварью, настелили ковров, разукрасили ее красными и зелеными электрическими лампочками. В юрте продавался кумыс, домбристы и певцы исполняли казахские мелодии. На этом вечере довелось и нам играть на домбре. На сцене театра пели, плясали. Саматов и Шайбай Айманов устроили айтыс — состязание двух поэтов. [33] Видимо, здесь автор имеет в виду стихотворение Султанмахмута Торайгырова «Состязание степного и городского поэтов».

Распорядителями вечера были Новоселов, Березовский и Седельников.

На этом вечере я видел Кольбая вблизи. Уже тогда Кольбай считался непримиримым врагом руководителей газеты «Казах» и ее вдохновителей.

Муллу Салима газета чернила до поры до времени. После падения царизма Салим вдруг оказался сторонником партии алаш, и Букейханов самолично назначил его председателем кокчетавской уездной алаш-орды. Можно привести немало таких весьма «веселых» примеров, характеризующих «чистые» нравы алаш-ордынцев.

Салима впервые я увидел еще в детстве, когда учился в акмолинской городской школе. Он приезжал собирать деньги на издание журнала «Айкап». Мне он показался красноречивым, но слишком вертлявым человеком, с легкомысленным характером. О нем поговорим в другой раз.

Как я уже сказал, все автономии, вроде алаш-орды, развеивались, как пепел конского кизяка, от малейшего дуновения. Могут ли гнилые наносы остановить бурный натиск весеннего половодья!?…

Мы оказались свидетелями таких событий, когда от одного выстрела вверх разбегались бесстрашные господа, члены буржуазного правительства. Позорно распалось «правительство» кокандской автономии, возглавляемое членами алаш-орды Тынышпаевым, Чокаевым и Акаевым. Чтобы показать подлинное лицо правителей, слагающих свои полномочия после одного выстрела вслепую, приведу письмо самого Чокаева. По нему видно, что буржуазные националисты, религиозные фанатики, узбекские ишаны немало поиздевались над Чокаевым, о чем он с горечью жалуется своим единомышленникам.

Письмо Чокаева опубликовано в газете «Сары-Арка» за № 34 от 18 марта 1918 года.

«В два часа 31 января, когда мы обсуждали ультиматум кокандских большевиков, раздался треск винтовочных выстрелов. Оказалось, что начали ружейную перестрелку солдаты большевиков. Эти действия их шли вразрез с условиями ультиматума, по которому для обсуждения и принятия его нам дано было сроку три часа.

Люди, собравшиеся в доме партии ислама, государственные деятели и простые граждане, услышав весть о наступлении большевиков, быстро разошлись. У представителей власти не было возможности повторно собраться и трезво обсудить обстановку, ибо, услышав выстрелы большевиков, мусульмане вооружились чем попало и вышли на улицу. Они не прислушивались к голосу власти, которая перед этим призывала не выступать против большевиков. В такой неожиданно возникшей ситуации правительство оказалось бездейственным.

Политические причины этого драматического события, происшедшего в Коканде, излагать подробно и выявлять во всей полноте сейчас нет времени. Поэтому в данной информации я хочу вынести на общее обсуждение только то, что видел, слышал и испытал сам. Человеку, который хорошо разбирается в общей обстановке, эти мои записи могут показаться несколько политически ограниченными.

Убежав от пуль большевиков, я около десяти дней скрывался в соседних с Кокандом кишлаках, среди собратьев сартов. [34] Мустафа Чокаев, предатель, контрреволюционер, мнивший себя «избранником Казахского и узбекского народов», употребляет унизительную кличку «сарт» в отношении узбеков. И все те мои страдания, которые я испытал за этот короткий срок, пусть бог не посылает большевикам, хотя они и враги мои… Когда сарты в Коканде во главе с грабителем Ергешем начали войну с большевиками, у них совсем не было мысли, что они потерпят поражение. Они решили провозгласить Ергеша ханом в Фергане и, кроме сартов, не оставить там ни одной живой души, утверждая, что между большевиками и казахами нет никакой разницы, а татары — это не мусульмане, потому что какой-то человек из кишлака видел якобы одного татарского учителя, который спал ногами в сторону кыблы. [35] Кыбла — направление в сторону Мекки, куда, обычно обращают свое лицо мусульмане при молитве. Сарты взбесились пуще прежнего, с остервенением надулись, как бурдюки, наполненные кумысом, и решили уничтожить всех, кто не является сартом. Взяв ножи, молоты, кетмени, серпы, арканы, кинжалы, они вышли на улицу. И как раз в это время я попал в среду возбужденных сартов, у которых хотел найти убежище, спастись от большевиков.

Нельзя здесь описать всего, что мне пришлось увидеть и услышать. Ибо если описывать все, то и бумаги не хватит. Поэтому я расскажу здесь только о самом главном.

20 (7) февраля в среду мы выехали из кишлака Гаухана вместе с Омарханом, ученым сыном известного всей Фергане хаджи Мусахана, проживающего в кишлаке Мой Мубарак, проехали через кишлак Елеш и прибыли в кишлак Кумбасты. Мой спутник ехал верхом, а я пеший: сарты не дали мне подводы за плату! На мне была сартовская одежда: пестрый чапан, на голове белая чалма, большая как котел, на ногах ичиги с азиатскими галошами.

Я не знал куда мне деться, мною владела одна-единственная мысль: пока не утихнут бои в Коканде, переждать опасность среди своих собратьев. Вот почему я кочевал из одного кишлака в другой, искал, где оскорбленному есть чувству уголок…

Возле кишлака Кумбасты около двадцати вооруженных сартов неожиданно схватили меня.

— Кто ты такой?

— Я мусульманин.

— Какой мусульманин?

— Я казах.

— Это с каких пор казахи стали мусульманами?

— Мы издревле мусульмане.

— У нас есть сомнения в мусульманстве казахов.

— Если у вас есть сомнение, то у нас, у казахов, есть доказательство.

— Какое, ну-ка скажи?

— Доказательство — это молитва «Шеш кимэ». Меня заставили прочитать молитву «Шеш кимэ» от начала до конца. Слава богу, что я не забыл эту молитву, выученную в далеком детстве!

После такой проверки сарты как будто поверили, что я мусульманин, но тем не менее решили найти более существенное доказательство моего мусульманского происхождения, то есть проверить, совершал ли я обряд обрезания. В это время мой попутчик знатный Омархан совсем не пытался оказать мне какую-то помощь, только красовался в седле. Он был сыном знаменитого на всю Фергану ишана и если бы захотел помочь мне, то одним своим словом мог бы усмирить разозленных сартов. Но он, убедившись, что сарты меня не собираются отпускать, поднял коня на дыбы, воскликнул «чу!»— и умчался.