Эдуардо Галеано - Вскрытые вены Латинской Америки

Латиноамериканцы, которые, работая с утра до ночи, производят продовольственные товары, сами, как правило, недоедают: их заработная плата мизерна, а доходы, приносимые полями, тратятся в городах или уплывают за границу.

Современная техника, повышающая скудные урожаи, но оставляющая в неприкосновенности существующую систему землепользования, понятно, не является благословением божьим для крестьян, хотя и содействует общему прогрессу. Не увеличиваются ни заработки крестьян, ни их заинтересованность в больших урожаях. Поле — источник бедности для многих и богатства для очень немногих. Личные двухместные самолеты летают над скудными необозримыми полями, бесплодные цветы роскоши цветут на модных курортах, а Европа кишит богатыми латиноамериканскими туристами, которые отнюдь не интересуются плодовыми культурами своих земель, но весьма пекутся — а как же иначе — о повышении уровня своей духовной культуры.

Пауль Байрах относит слабость экономики «третьего мира» за счет того, что в среднем его сельскохозяйственное производство лишь наполовину достигло уровня, какого накануне промышленной революции достигли нынешние развитые страны[121]. Действительно, чтобы промышленность развивалась гармонично, ей требуется гораздо более высокий уровень производства продуктов питания и сельскохозяйственного сырья. Продукты — для городов, которым надо расти и кормиться; сырье — для фабрик и на экспорт, чтобы уменьшить импорт сельскохозяйственных товаров и увеличить объем продаж для получения валюты, идущей на развитие промышленности. С другой стороны, система латифундий и минифундий становится причиной рахитичности внутреннего рынка, без расширения емкости которого нарождающаяся промышленность также не может встать на ноги. Нищенские заработки в сельской местности и растущая резервная армия безработных вместе работают на то, чтобы еще более ухудшить положение: беглецы из деревни, стучащиеся в ворота /180/ городов, еще более снижают общий уровень доходов трудящихся.

С тех пор как «Союз ради прогресса» с большой помпой провозгласил необходимость проведения аграрной реформы, олигархия и технократия не переставали вырабатывать всевозможные проекты. Дюжины проектов — толстых, тонких, пространных, кратких — дремлют в архивах парламентов всех латиноамериканских стран. Аграрная реформа уже не предается анафеме: политиканы поняли, что лучший способ не проводить реформу состоит в том, чтобы постоянно ее обсуждать.А тем временем процессы концентрации и дробления земель спокойно продолжаются в большинстве латиноамериканских стран. Однако все чаще на их пути появляются препятствия. Ибо сельская местность служит не только рассадником нищеты; это также и источник мятежей, хотя острота социальных отношений нередко завуалирована видимой покорностью масс. Северо-Восток Бразилии, например, производит на первый взгляд впечатление настоящей твердыни фатализма, где люди так же пассивно готовы встретить голодную смерть, как встречают приход ночи на закате дня. Но в конечном итоге недалеко то время, когда произойдет настоящий взрыв стихийного бунта жителей Северо-Востока, возможно окрашенного мистицизмом, потому что они привыкли бороться, идя за своими мессиями и чудаковатыми апостолами, потрясая крестами и винтовками, не страшась целых армий, обуреваемые стремлением сотворить на этой земле царство небесное; недалеко время и новой страшной вспышки вооруженной борьбы, которую развяжут «кангасейро». В Бразилии всегда фанатики и бандиты, идеалисты и мстители шли рука об руку, когда слепой социальный протест отчаявшихся крестьян прорывал все плотины[122]. Позже крестьянские лиги переняли эти традиции, углубив и развив их в новых условиях.

Военная диктатура, захватившая власть в Бразилии в 1904 г., также поспешила объявить о своей аграрной реформе. Бразильский институт аграрной реформы является, как заметил Пауло Шиллинг, единственным в своем роде учреждением: вместо того чтобы распределять землю среди крестьян, он занимается тем, что сгоняет их с земли, которая была экспроприирована прежними правительствами у латифундистов или самовольно занята крестьянами, /181/ и возвращает эту землю помещикам. В 1966—1967 гг., когда печать еще не подвергалась строжайшей цензуре, газеты сообщали о грабежах, поджогах и карательных операциях, совершавшихся отрядами военной полиции во исполнение приказов упомянутого института. Другая аграрная реформа, достойная того, чтобы попасть в хрестоматию, проводилась в Эквадоре в 1964 г. Правительство раздавало только негодные для обработки земли и одновременно содействовало концентрации плодородных земель в руках крупных собственников. Половина всех земель, распределенных в результате аграрной реформы среди крестьян в Венесуэле начиная с 1960 г., была до этого общественной собственностью, огромные плантации при этом вовсе не были затронуты, а те латифундисты, которые лишались части своих земель, получали такие крупные возмещения убытков, что оставались только в выигрыше и приобретали новые земли в других местах.

Аргентинский диктатор Хуан Карлос Онгания чуть было не ускорил на 2 года свое свержение, когда в 1968 г. вознамерился ввести новые порядки в налогообложении на земельную собственность. Проект предусматривал значительное увеличение налогов на неиспользуемые «пустые земли» по сравнению с обрабатываемыми площадями. Скотоводческая олигархия призвала в помощь небо, мобилизовала своих покровителей в армии, и Онгания быстро позабыл о своих еретических планах. Аргентина, как и Уругвай, располагает естественными богатыми пастбищами, которые в сочетании с благодатным климатом позволяют ей относительно благоденствовать по сравнению с другими странами континента. Однако эрозия безжалостно пожирает бескрайние заброшенные равнины, которые не используются ни под посевы, ни под выпасы; то же самое происходит и с большей частью территорий, раскинувшихся на миллионы гектаров и используемых под экстенсивное животноводство. Как и в Уругвае, хотя и в меньшей степени, экстенсивное землепользование послужило главной причиной кризиса, который потряс аргентинскую экономику в семидесятые годы. Аргентинские латифундисты не проявляют достаточного интереса к техническим нововведениям. Продуктивность сельского хозяйства низка, но это устраивает собственников земли, ибо закон высоких барышей превыше всех законов. Расширение земельных владений путем приобретения новых площадей более доходно и менее рискованно, чем применение современной /182/ технологии в целях интенсификации производства [123].

В 1931 г. «Аграрное общество» пыталось противопоставить лошадь трактору. «Земледельцы и животноводы! — призывали его руководители. — Обрабатывая поля с помощью лошадей, вы защищаете ваши собственные интересы и интересы страны!» Двадцать лет спустя это же общество заявляло в своих публикациях: «Гораздо легче кормить лошадь травой, чем тяжелый грузовик — бензином»[124].