Эдуардо Галеано - Вскрытые вены Латинской Америки

В момент провозглашения независимости Соединенных Штатов численность их населения была такой же, как в Бразилии. Португальская метрополия, не менее отсталая, /283/ нем Испания, экспортировала свою слаборазвитость в колонию. Бразильская экономика была сориентирована так, что на протяжении всего XVIII в. удовлетворяла потребности Англии в золоте. Классовая структура колонии отражала выполняемую ею функцию поставщика. Господствующий класс в Бразилии не был сформирован, как в Соединенных Штатах, из фермеров, предприимчивых фабрикантов и коммерсантов, занимающихся внутренней торговлей. Александр Гамильтон и виконт ди Кайру, главные выразители идеалов господствующих классов соответственно в США и Бразилии, четко определили разницу между ними[59]. Оба они учились в Англии, были учениками Адама Смита. Однако Гамильтон стал рыцарем индустриализации и настаивал на стимулировании национальной мануфактуры государством и политике протекционизма по отношению к ней, тогда как Кайру верил в чудеса, якобы присущие магии либерализма: позволяйте делать, позволяйте проходить, позволяйте продавать.

К концу XVIII в. Соединенные Штаты располагали уже вторым по значению в мире торговым флотом, полностью состоящим из кораблей, построенных на национальных верфях. Стремительно росли текстильные и металлургические предприятия. Вскоре появились и первенцы машиностроения. Теперь фабрикам не приходилось вкладывать капиталы в покупку машин за границей. Экзальтированные пуритане с судна «Мэйфлауэр» заложили в окрестностях Новой Англии основы новой нации; на берегах глубоких бухт и в устьях больших рек беспрепятственно процветала и обогащалась промышленная буржуазия. Торговля с Антильскими островами, включая работорговлю, сыграла, как мы уже видели, важнейшую роль в этом процветании, и все же успехи североамериканских колонистов невозможно объяснить, если не учитывать, что они с первых же шагов придерживались самого ревностного национализма. Джордж Вашингтон именно его имел в виду в своем прощальном послании, когда завещал: Соединенные Штаты должны идти своим особым путем[60]. В 1837 г. Эмерсон заявил: «Мы слишком долго внимали утонченным музам Европы. По мы пойдем сами по себе, ибо у нас есть свои ноги, чтобы шагать /284/ вперед, свои руки, чтобы работать на себя, собственные убеждения, которых будем придерживаться»[61].

Благодаря общественным фондам расширялись масштабы внутреннего рынка. Государство прокладывало дороги, в том числе и железные, строило мосты и каналы[62]. В середине века штат Пенсильвания участвовал в делах более 150 предприятий со смешанным капиталом, не считая того, что распоряжался капиталовложениями в общественных предприятиях на сумму в 100 млн. долл. Военные действия, приведшие к победе над Мексикой и лишившие ее половины территории, также придали заметный импульс развитию страны. Государство участвовало в этом не только путем вкладывания капиталов и оплаты военных расходов, направленных на экспансию; на Севере оно следовало строгому протекционизму в таможенной политике. Землевладельцы Юга, напротив, были сторонниками свободной торговли. Производство хлопка увеличивалось вдвое каждые 10 лет, и, хотя давало большую коммерческую прибыль всей стране и обеспечивало новые ткацкие мануфактуры Массачусетса, в основном оно все-таки зависело от европейского рынка. Аристократия Юга в первую очередь была связана с мировым рынком, совсем на латиноамериканский манер. Рабский труд южных штатов давал 80% хлопка, поступавшего на прядильные мануфактуры Европы. Когда Север соединил требование об отмене рабства с протекционизмом в промышленности, противоречие между Севером и Югом настолько обострилось, что вспыхнула война. Противники действительно олицетворяли два противоположных мира, две различные исторические эпохи, две взаимоисключающие концепции будущего нации. XX век выиграл эту войну у века XIX:

Пусть каждый свободный человек поет...

Старый король Хлопок умер и зарыт!— /285/

призывал поэт победоносной армии[63]. После разгрома генерала Ли таможенные пошлины, повышенные в период конфликта как средство обеспечить военные расходы, а впоследствии поддерживавшие промышленность победителей, стали понятием чуть ли не священным. В 1890 г. конгресс принял так называемый ультрапротекционистский тариф Мак-Кинли, а в 1897 г. закон Дингли вновь увеличил таможенные пошлины. Вскоре промышленно развитые страны Европы были вынуждены в свою очередь воздвигнуть таможенный заслон, преграждавший путь натиску североамериканских мануфактур, ставших опасными соперниками. Слово «трест» вошло в употребление в 1882 г.; нефть, сталь, продукты питания, железные дороги и табак находились в руках монополий, которые двигались вперед семимильными шагами[64].

До Гражданской войны генерал Грант участвовал в ограблении Мексики. После Гражданской войны генерал Грант, будучи президентом, отстаивал идеи протекционизма. Все это было составной частью процесса национального самоутверждения. Промышленность Севера встала у штурвала национальной истории, а захватив политическую власть, при помощи государства охраняла свои интересы. Границы сельскохозяйственных областей отодвигались все дальше нa запад и на юг за счет земель индейцев и мексиканцев, но вместо латифундий на вновь освоенных территориях появлялись мелкие фермерские /286/ хозяйства. Земля обетованная влекла к себе из Европы не только крестьян; мастера, владевшие самыми разнообразными ремеслами, рабочие-механики и металлурги тоже ехали в Америку и участвовали в ее бурной индустриализации. В конце прошлого века Соединенные Штаты уже превратились в главную промышленную державу мира; за 30 лет, прошедших после окончания Гражданской войны, производительность их фабрик увеличилась в семь раз. По производству угля США догнали уже Англию, а по производству стали превысили английские показатели в два раза; железные дороги были по протяженности в девять раз больше английских. Центр капиталистического мира начал перемещаться в Соединенные Штаты.

Подобно Великобритании, США после второй мировой войны выдвинули доктрину свободной торговли, свободного товарообмена и свободы конкуренции, но не для себя, а для других. Международный валютный фонд и Международный банк реконструкции и развития родятся на свет одновременно, чтобы лишить развивающиеся страны права защищать свою национальную промышленность и затруднить деятельность молодых государств в этом направлении. Частная инициатива будет превозноситься как средство от всех недугов. Однако сами Соединенные Штаты не откажутся от строго протекционистской экономической политики и будут внимательно прислушиваться к урокам собственной истории: в Северной Америке никогда не путали болезнь с лекарством. /287/