Павел Северный - Андрей Рублев

Миновал полдень жаркого дня.

На тропинке весело от пчелиного жужжания. Ходят по ней, беседуя, игумен Сергий Радонежский и его крестник – молодой князь, Юрий Дмитриевич, брат московского князя Василия. Неласков взгляд Сергия. Огорчает его крестник – на все замечания крестного охотно дает обещания смирить гордыню перед братом, но обещанного не выполняет.

Юрий ростом высок и статен. Даже в походке проскальзывает присущая ему надменность и чрезмерное себялюбие. Нет в его взгляде тепла, которое в избытке у брата Василия. На лицо Юрий для мужа излишне красив. Одежду носит броскую, богато расшитую серебром и золотом. Получив от отца Звенигород, поставил здесь каменные палаты, но после смерти отца старается чаще бывать в Москве под предлогом заботы о матери, а та в нем души не чает. Живя в Москве, Юрий заводит связи среди бояр, настроенных против брата. Отстраненные от дел Василием, они охотно слушают сплетни Юрия о брате, которому тот всегда завидовал. В Звенигороде Юрий окружил себя боярами, у которых не лежала душа к брату.

Сегодня на Юрии кафтан вишневого цвета с серебряным шитьем и золочеными пуговками-бубенчиками, мелодично звенящими от всякого шага. В присутствии Сергия Юрий теряет самоуверенность. Сейчас, видя суровый покой в глазах крестного, не может начать разговор, из-за которого поспешил в монастырь, надеясь на одобрение задуманного плана. Но Сергий неласково благословил гостя по приезде, руку не дозволил поцеловать, а это явный знак недовольства.

– Видать, не ко времени возымел желание повидать тебя, крестный? – спросил Юрий настороженно.

– Ко времени. Сам подумывал звать тебя. Да только не знал, куда гонца слать. То ли в Москву, то ли в Звенигород. Слыхал, скачешь по дорогам, коней не жалея. Семью без присмотру оставляешь.

– Матушкино пожелание, чтобы чаще возле нее обретался.

– Возле нее Василий.

– Ему недосуг за всякими княжескими делами.

– За великокняжескими! Не позабывай, что и для тебя он не только брат, но и великий князь.

На некоторое время воцарилось тягостное молчание. Юрий шагал, плотно сжав губы, недовольный тем, что оборвалась нитка разговора, видел, что крестный готов к вспышке гнева. Юрий догадывался, что Сергию в очередной раз наговорили на него не то брат, не то московские монахи. Наконец остановившись, Сергий спросил:

– Пошто не скажешь, по какой надобности в Рязань ездил?

– Матушка посылала навестить сестру Софию. Княгиня печалится, счастлива ли она в замужестве.

– Что ж ты выглядел? Что со слов сестры уразумел?

– Женских душ я плохой знаток. София ни на что не жалится. Мужем и рязанской семьей довольна.

– С великим князем Олегом о чем беседовал?

– Обо всем по малости. Житье Москвы князю хорошо ведомо.

– Пошто же брата своего Василия недобрым помином обносил?

– Упаси господь! Посмею ли?

– Поди, слышал какой наговор.

– Правду слышал.

– Какую правду? Сказывал рязанскому хозяину, что брат Василий правит княжеством спросонья?

– Это Олег говорил, что Василий скоро проспит Москву из-за своего тяжкодумья. А еще говорил, что зря он заносится перед Ордой.

– Ты с его высказами соглашался?

– Аль не волен беседовать?

– Беседовать волен. А не хулой обносить родного брата. Будто не знаешь, как Олег вспенивал кровь отца. Может, и про то забываешь, что он огнем палил Коломну?

– Тепереча Рязань породнилась с нами.

– Породнилась. А у князя как прежде за спиной сжатые кулаки. Что в них? Знаешь? Плохой ты доброхот брату.

– А он мне доброхот?

– Старший брат он тебе. Стало быть, любое его слово для тебя закон. Не любо тебе, что старшинство Василия отняло у тебя право на великое княжение. Отец вовремя узрел в тебе корыстную зависть.

– Твою волю батюшка выполнил о престолонаследии.

– Свою. Перепугала отца ваша братская ненавистность. Надоумил его Господь о духовном завещании. А Церковь его благословила.

Сергий, помолчав, продолжал, все еще не убрав холода из голоса:

– Уйми гордыню, Георгий. Пойми. Не быть тебе великим князем владимирским и московским. Не быть, даже ежели Василия Господь раньше времени призовет. Усмиряй гордыню. Как крестный отец молвлю сие. Выкинь из разума зависть и займись тем, чем отец жил, чем живет Василий, чем живу я. Отдай всю душу помыслу о житейском покое всея Руси. Крепи неприступность стен вокруг монастырей на землях Звенигорода. Помни, что любая монастырская стена заслон от вражеского разбоя. Обуздай в себе стремление к возвеличению. Скромность – украшение житья человечьего. Помня об отце, ставь возле себя достойных. Глубже заглядывай в свою душу, как в колодец чистой воды, чтобы научиться распознавать чужие лихие души. Стой за спиной брата не со сжатыми кулаками, а с раскрытыми ладонями, готовыми в любую минуту его подхватить при падении. Вот какого князя, какого крестника надеюсь в тебе не только видеть, а чувствовать, чтобы молить Христа о ниспослании тебе всякой житейской удачи. Остатний раз молвлю тебе о сем. Не послушаешь, буду просить Господа вразумить тебя на житейскую стезю, но крестником тебя почитать перестану.

Смолкнув, Сергий остановился около колоды, наблюдая, как прилетающие пчелы деловито, соблюдая очередь, заползают в улей. Переведя взгляд на Юрия, стоявшего рядом, спросил спокойно, убрав из глаз неласковость:

– Какая забота понудила тебя навестить обитель?

– Благослови высказать заветный замысел и дозволь его содеяние.

– Сказывай.

– Замыслил в вашей обители воздвигнуть каменный собор в честь святой Живоначальной Троицы.

– Замысел благостен. Каменный собор мыслишь воздвигнуть в нашей убогой лесной обители?

– Подобно Успенскому в Москве. Надобно Руси возвеличение вашей обители.

– Руси, крестник, надобны кольчуги, дабы защитники ее не помирали от вражеских ран. Не затаивай обиды от того, что выскажу. Замыслив с братом Стефаном создать обитель на сем Маковце, обещали Господу благость ее хранить в дереве. В деревянности сила нашей обители. Камень бездушен и холоден. Дерево испокон веков греет Русь. Дозволь не благословить замысел только потому, что не по душе мне любая пышность в обители, потому дорога она мне в убогой деревянной теплоте. Пока живу, пока вижу обитель деревянной, почитаю ее лесную суровость и не дозволю камню быть рядом с деревом. Камень вечен. Дерево смертно, как люди. И пусть наша обитель будет деревянной. В таком обличии она запомнилась Великой Руси. Пусть слава ее скромности не сменится при моей жизни каменным величием, ибо, даже спаленная огнем, в людской памяти останется она бессмертной. В ее деревянном храме Господь сподобил меня благословить твоего отца и всечестных воинов на одоление врага на Куликовом поле. Аминь.